- Регистрация
- 16 Мар 2018
- Сообщения
- 2.791
- Симпатии
- 77.178
Барыня сердито хлопнула по столу ладошкой и громко чихнула.
Перед ней на столе высились стопки бумаг. То были ее художественные шедевры разных лет работы. Среди портретов, писанных на холсте уже
немного потускневшими от времени красками, попадались и карандашные наброски на простой бумаге, и незатейливые акварельки, и некие "планы" -
скопище хаотически набросанных на листе черточек, точечек и геометрических фигур. Помещица утверждала, что таким замысловатым образом
создает некий "задел" на будущее; якобы, глядя на эти точки и крючочки, она вдохновляется на дальнейшие художественные свершения.
Перед ней на столе высились стопки бумаг. То были ее художественные шедевры разных лет работы. Среди портретов, писанных на холсте уже
немного потускневшими от времени красками, попадались и карандашные наброски на простой бумаге, и незатейливые акварельки, и некие "планы" -
скопище хаотически набросанных на листе черточек, точечек и геометрических фигур. Помещица утверждала, что таким замысловатым образом
создает некий "задел" на будущее; якобы, глядя на эти точки и крючочки, она вдохновляется на дальнейшие художественные свершения.
- Никакой жизни мне нет с этими архивами, - вслух пожаловалась графиня Толстова, отряхивая от кружев паутину, коя щедро скопилась
между ее творениями. - Надобно бы их, в конце концов, разобрать. Да вот какая докука: все мне Бог часу не дает. Лишь только соберусь
заняться - непременно что-нибудь да стрясется. То завтрак подоспеет так невовремя, то вдруг сон навалится.
Она задумчиво уставилась в зеркало и, как обычно, завидев свое отражение, вздремнула грудь и расправила прели.
- Так как же быть думаешь, милушка? - рассеянно отозвался граф с противоположного угла гостиной.
Граф был занят дегустацией наливки нового урожая малины, оттого был благодушен и добр и глядел на дражайшую супругу молодцом.
- Думаю я, надлежит нам с тобою, душка-граф, понести расходы, - вздохнула помещица. - Как ни крути, а надобно нанять для моих занятий
какую-никакую комнатенку в городе. Там, не будучи обременена домашними заботами, я весьма скоро разберу архивы, ну и вообще смогу творить
свободно. Стану приглашать натурщиков да, наконец, создам свою давнишнюю задумку, это будет нечто эпохальное, друг мой!..
Помещик посмотрел с сомнением.
- Гляди - не гляди, а раскошелиться придется, - переваливаясь с боку на бок, графиня неспешно подошла к столику возле камина и налила себе
малиновой наливки. - Займись этим, граф, завтра же, заклинаю тебя. Да гляди же: как будешь помещение подбирать, не вздумай искать на выселках!
Только центр, милый Павел, только у базара да у церкви рассматривай. И вход чтобы с улицы, негоже мне, графине Толстовой, по дворам грязь
месить. И комнаток, гляди, чтобы не меньше четырех было! Чего так смотришь, муж мой венчаный? Неужто пожалел капиталу?! - подбоченилась
графиня.
Супруг испуганно задрожал бородой.
- То-то! - буркнула барыня и, считая разговор оконченным, повернулась к двери. - Парашка, глупая девка! - что было мочи, завопила она.-
Скоро ли обедать? Доведешь же до голодного обморока!..
***
Ефим подбросил в печку несколько березовых дров, пошевелил их кочергой и, кряхтя, опустился на табуретку перед печью. Радостно загудело пламя.
В сухой, теплой тишине кухни было слышно, как возятся где-то под полом мыши и мелодично звенят нянюшкины вязальные спицы. Зевая, кухарка
Прасковья разливала по простым грубоватым кружкам чай из самовара. На столе, выложенный на круглое блюдо, остывал с пылу-с жару пирог с
брусникой.
- Припозднились мы сегодня с ужином, - неодобрительно покачивая головою, произнесла няня, не отрываясь от вязания.
- Как тут поспеть, ежели кормилица толечко в семь изволила в дому появиться? - фыркнула кухарка. - Покуда умылася с дороги, покуда с душкой-
графом рябиновки у камина испила... Конечное дело, в восемь едва-едва уселись отужиновать.
- И чего ее нечистый в город мотает? - крякнул Ефим, поджигая самокрутку. Ароматный дымок тонкой сизой струйкой потек в топку. - Каждый
Божий день, словно бы ей на службу надобно!.. А ведь не сегодня-завтра кончится погода, развезет дорогу, хоть бы коней пожалели!.. - и
конюх безнадежно махнул рукой, отворачиваясь к огню.
- На базаре слыхала, будто зачастил к ней в ее комнаты учителишка, - снизив голос и оглянувшись зачем-то, прошептала Прасковья. - Как народ
от обедни идет - так обязательно кто-нибудь его да заметит. Не то прямо у дверей, не то на дороге, не то уже от нее крадется.
- Ты, Прасковья, это брось! - сдвинув очки на кончик носа, строго сказала няня, откладывая вязание. - Наша милушка - душенька ангельская.
И никаких грехов на ней нету, и быть не может. А ежели даже и могут - наше ли это дело? Наше дело - холить да лелеять голубушку, а
учитель, ежели и зачастил, - на то Божья воля.
- Божья воля! - в голос расхохоталась Прасковья. - Ой, лихонько!.. Да никак, нянюшка, вы с батюшкой Серафимом встренулися?.. У него тоже -
либо грех, либо Божья воля, а от чего то зависит - он и сам не ведает!..
- Ну будет, будет, - смущенно отвечала няня, принимаясь разрезать пирог. - Ишь ты, хохотунья! И все едино - как бы ни было, наше дело -
знай помалкивай, баре сами, поди, разберутся!..
Ефим затушил самокрутку и, кряхтя, уселся за стол. Кухарка, вытерев жирно блестевшее лицо полотенцем, истово перекрестилась на закопченный
образок святого в углу и глотнула горячего чаю.
***
Граф Толстов, стараясь не шуметь, на цыпочках отошел от кухонной двери. Кухарка Прасковья, сама того не желая, наступила на его больную мозоль.
Как и Ефим, сам барин тоже никак не мог взять в толк, какая-такая необходимость возникла у дражайшей супруги в наеме комнат в городе и
ежедневного их посещения.
Сама помещица с негодованием отмахивалась от всех его попыток помочь в ее неотложных делах. Он настаивал, что разбирать архивы сподручнее
вдвоем. Он доказывал, что сыщет натурщика для эпохального полотна куда быстрее нее. Он униженно молил хотя бы сидеть подле нее, молча
взирая на творческий процесс - и получил в этом решительный отказ.
- Ты что же, душка-граф, бросишь малых детушек на няньку-чужую тетку? - свирепо уткнув указательный толстый палец во впалую тощую грудь
мужу, говорила барыня. - Али, может, тебе дома дела мало? Ну-ка, поглянь только: ворота скрипят, урожай не собран, дров, почитай, не осталось.
На кухне, небось, продовольствия едва-едва. Да книги твои, земледельные, прочтут ли себя сами?..
С последним аргументом помещик Толстов был полностью согласен, поэтому без лишних пререканий засел в кабинете на втором этаже и, раздав
распоряжения людям относительно ворот, урожая, дров и продовольствия, углубился в новейшие методы ведения сельского хозяйства, предоставив
супруге ежедневно посещать нанятые по ее просьбе четыре сообщающиеся комнаты в самом центре городка, неподалеку от церкви и рынка.
Детушки остались предоставлены нянюшке да двум учителям словесности, музыки, математики и других наук.
Но словно ржа, точила Павла Александровича противная мыслишка. Он боялся признаться в подозрениях даже самому себе - и вдруг, нежданно-
негаданно, услыхал из уст кухарки своих потайные мысли.
"Учителишка, значит, - шагая из угла в угол в полутемной гостиной, размышлял граф, смахивая соленые слезы с кончика носа. - Ах, как дурно!..
Да кабы еще знатный человек, благородный, с именем. Ну или богатый бы. А тут - такое несчастье. Бедная милушка, каково ей-то - дарить
чувствами какого-то учителя, прости Господи!.. Уж как жаль мне ее!.. А мне-то, дураку, так и надо. Не был бы дураком, не раздражал бы
Иринушку почем зря - не потребовалось бы ей так унижаться. Да что это, в самом-то деле?! - мысленно воскликнул он. - Как ни крути, а придется
быть мне мужчиною! Завтра же отправлюсь к ИРэн в комнаты да изгоню паршивца! На дуэль, слава Богу, мне его звать не надобно, все же он не
дворянин. Решено!" - энергично кивнул сам себе граф и направился с легким сердцем в опочивальню.
***
Барыня, в волнении заламывая руки, широкими шагами мерила комнату. В углу валялись неразобранные архивы. По паркету разлетелись эскизы,
грязные башмаки помещицы топтали нещадно чей-то яркий портрет. Огромная гора живописи успела уже покрыться пылью. Пыль летала в воздухе,
прорезаемая скупыми лучами осеннего солнца.
В соседней небольшой комнате были навалены кисти, баночки краски, палитры и холсты. Здесь же, небрежно брошенные на колченогий стул,
хранилась подшивка любимых модных журналов графини. Попадались то тут, то там, тряпки непонятного назначения, сломанные часы, порванные
цепочки, дешевенькие серьги без пары и тусклые медные колечки. Третью комнату всю занимала, едва поместившаяся в помещении, огромная, сделанная
на заказ, деревянная рама, предназначенная для обрамления эпохального полотна.
"Где же, где же мой дружок? - тяжело дыша и прижимая руки к груди, лихорадочно шептала про себя помещица. - Уж так его жду, так жду!.. Мог бы,
между прочим, и поторопиться!.. Плачу ему такие деньжищи, а он и поспешить не изволит. А как выбраню за опоздание - только одно ответит: мол,
с моими данными другого такого найти навряд получится. Ах!.. Ведь знает, знает, окаянный, что не могу без него теперича. Как раньше жила?..
Не знаю. Никто меня не понимает. МНе надо, надо ЭТО!.. Каждый день, да не по минуточке. Муж мой, граф, конечно, неплох, да устает больно
быстро. Ну что такое - восемь минут, и уже едва дышит, за сердце хватается. Давай, говорит, милушка, дух переведем! А я только-толечко
разойдуся, в раж войду, как говорится... Ну и прекращаем, конечно, а тело-то требует!.. УЖо ему, этому Антошке!.. Ах, что он только делает
со мной со своим инструментом! Как достанет - и все, пропадаю я совсем, так бы с ним днями напролет и веселилася!.. Да вот только архивы,
архивы, будь они неладны!" - и графиня с ненавистью посмотрела на пыльную гору в углу.
- Бонжур, Ирэн! - внезапно пророкотал чей-то густой низкий голос.
Помещица живо обернулась и, улыбаясь, вытянула руки к долгожданному Антошке, стоявшему на пороге.
- Слава Богу, заждалась! - радостно прозудела она и посеменила ему навстречу.
***
Граф Толстов, исполненный решимости избавить драгоценную Ирэн от внимания учителя, с самого утра устроился в трактире, окнами выходившем
прямо на крыльцо мастерской. Ближе к полудню он уже утомился ждать, прочитал захваченную с собой газету вдоль и поперек, включая частные
объявления о знакомствах, и выпил почти целый самовар чаю. Наконец, в начале первого дня, его терпение было вознаграждено: вальяжно
переваливаясь с боку на бок, к крыльцу подошел высокий, видный господин в черном пальто с мохнатым воротником и высокой шляпе. В руке господин
нес большой черный чемодан. Отряхнув пыльные башмаки, незнакомец оглянулся по сторонам и без стука вошел внутрь.
Граф вскочил на ноги и бросился со всех ног под окно, в заросли почти уже облетевших кустов жасмина. Удача сопутствовала ему: окно оказалось
приоткрытым. Павел Александрович замер и превратился в слух.
- Ну, Ирэн, - гулко прозвучал голос проклятого учителя. - Как дела? Готовы ли вы к нашей встрече?
- Ах, милейший Антон Иваныч, - кокетиливо захихикала Ирэн, - готова! Заждалась!..
- Ну а когда заждались - идите же ко мне! - прогремел педагог. - Да не так, Ирэн! Да сколько вам повторять следует!.. Ах, сколь вы неловки.
Ну, вспоминайте же, как я вас учил. Да, вот так. Мягче, Ирэн, мягче! Что же это вы словно деревяшка? Изящнее, изящнее!.. Ну, куда, куда
левая нога?.. Правую выше. Выше! Вот, отлично, милая, отлично! Руки, руки! Следите за руками! Прижмите крепче, да, вот так, вот отлично!..
А это что за жест такой? Учил ли я вас такому?.. Не выдумывайте, чего не было, делайте, как сказано!..
Не в силах больше слушать, Павел Александрович, вцепившись в шляпу,
бросился на крыльцо.
- Извольте теперь же извиниться перед дамой, мерзавец! - прокричал он, появляясь в дверном проеме с горящими глазами и изумленно
останавливаясь, как вкопанный.
Сложно сказать, что именно рассчитывал увидеть несчастный супруг, но увиденное явно было чем-то иным.
Посреди комнаты, поставив ногу в пыльном башмаке на табурет и водрузив на колено огромный черный баян, расположился учитель.
Барыня, изготовившись, видимо, танцевать, стояла спиной к окну, приподняв юбки и нетерпеливо притопывая ногой в грязном ботинке. Руки ее
в локтях были приподняты, плечи, покрытые траченным молью етплым платком, мерно поднимались и опускались, колыхалась им в такт дряблая грудь.
Заслышав голос графа, педагог удивленно обернулся. Баян издал звук, похожий на кошачье мяуканье.
- Душка-граф! - удивленно воскликнула барыня. - Пошто ты здесь?
- Да вот... хотел тебя избавить от клятого учителишки... - промямлил помещик, во все глаза глядя на господина.
- Позвольте же узнать, отчего вы решили, что ваша супруга не достойна брать уроки танцев у лучшего учителя музыки и танцев во всем городе? -
снисходительно глядя на барина, осведомился Антон Иванович.
- Танцев?.. - вспыхивая краской стыда, прошептал граф ТОлстов и попятился. - Учитель танцев...
- Вот именно! - завопила барыня, сжимая кулаки. - Вас-то, душка-граф, потанцевать с женою разве допросишься?! Вечно отговорки - то устал, то
некогда, то спать пора. Оставь же нас, сию же секунду оставь! Ужо дома я с тобою по-другому поговорю!- и, размахнувшись, кинула в оторопевшего
мужа подвернувшуюся под руку кисть в засохшей краске.
Не заставляя ее повторять дважды, помещик выскочил за дверь.
- А теперь, Ирэн, все то же самое, только под музыку! - донеслось до его ушей. В ту же секунду из-под двери понеслась разухабистая мелодия.
- Барыня ты моя, сударыня ты моя! - пропел звучный, глубокий мужской голос.
Затрещал паркет. Зазвенели жалобно стекла в окнах. Дрогнули стены и потолок. На шляпу графа свалился паук.
Перекрестившись, Павел Александрович перебежал небольшую площадь и впрыгнул в извозчичью повозку.
- Гони! - крикнул он. - В кабак гони!.. За милушку-любушку выпить желаю, да за глупость свою, а за смелость - закусывать стану! Гони же,
гривенник на водку!..
между ее творениями. - Надобно бы их, в конце концов, разобрать. Да вот какая докука: все мне Бог часу не дает. Лишь только соберусь
заняться - непременно что-нибудь да стрясется. То завтрак подоспеет так невовремя, то вдруг сон навалится.
Она задумчиво уставилась в зеркало и, как обычно, завидев свое отражение, вздремнула грудь и расправила прели.
- Так как же быть думаешь, милушка? - рассеянно отозвался граф с противоположного угла гостиной.
Граф был занят дегустацией наливки нового урожая малины, оттого был благодушен и добр и глядел на дражайшую супругу молодцом.
- Думаю я, надлежит нам с тобою, душка-граф, понести расходы, - вздохнула помещица. - Как ни крути, а надобно нанять для моих занятий
какую-никакую комнатенку в городе. Там, не будучи обременена домашними заботами, я весьма скоро разберу архивы, ну и вообще смогу творить
свободно. Стану приглашать натурщиков да, наконец, создам свою давнишнюю задумку, это будет нечто эпохальное, друг мой!..
Помещик посмотрел с сомнением.
- Гляди - не гляди, а раскошелиться придется, - переваливаясь с боку на бок, графиня неспешно подошла к столику возле камина и налила себе
малиновой наливки. - Займись этим, граф, завтра же, заклинаю тебя. Да гляди же: как будешь помещение подбирать, не вздумай искать на выселках!
Только центр, милый Павел, только у базара да у церкви рассматривай. И вход чтобы с улицы, негоже мне, графине Толстовой, по дворам грязь
месить. И комнаток, гляди, чтобы не меньше четырех было! Чего так смотришь, муж мой венчаный? Неужто пожалел капиталу?! - подбоченилась
графиня.
Супруг испуганно задрожал бородой.
- То-то! - буркнула барыня и, считая разговор оконченным, повернулась к двери. - Парашка, глупая девка! - что было мочи, завопила она.-
Скоро ли обедать? Доведешь же до голодного обморока!..
***
Ефим подбросил в печку несколько березовых дров, пошевелил их кочергой и, кряхтя, опустился на табуретку перед печью. Радостно загудело пламя.
В сухой, теплой тишине кухни было слышно, как возятся где-то под полом мыши и мелодично звенят нянюшкины вязальные спицы. Зевая, кухарка
Прасковья разливала по простым грубоватым кружкам чай из самовара. На столе, выложенный на круглое блюдо, остывал с пылу-с жару пирог с
брусникой.
- Припозднились мы сегодня с ужином, - неодобрительно покачивая головою, произнесла няня, не отрываясь от вязания.
- Как тут поспеть, ежели кормилица толечко в семь изволила в дому появиться? - фыркнула кухарка. - Покуда умылася с дороги, покуда с душкой-
графом рябиновки у камина испила... Конечное дело, в восемь едва-едва уселись отужиновать.
- И чего ее нечистый в город мотает? - крякнул Ефим, поджигая самокрутку. Ароматный дымок тонкой сизой струйкой потек в топку. - Каждый
Божий день, словно бы ей на службу надобно!.. А ведь не сегодня-завтра кончится погода, развезет дорогу, хоть бы коней пожалели!.. - и
конюх безнадежно махнул рукой, отворачиваясь к огню.
- На базаре слыхала, будто зачастил к ней в ее комнаты учителишка, - снизив голос и оглянувшись зачем-то, прошептала Прасковья. - Как народ
от обедни идет - так обязательно кто-нибудь его да заметит. Не то прямо у дверей, не то на дороге, не то уже от нее крадется.
- Ты, Прасковья, это брось! - сдвинув очки на кончик носа, строго сказала няня, откладывая вязание. - Наша милушка - душенька ангельская.
И никаких грехов на ней нету, и быть не может. А ежели даже и могут - наше ли это дело? Наше дело - холить да лелеять голубушку, а
учитель, ежели и зачастил, - на то Божья воля.
- Божья воля! - в голос расхохоталась Прасковья. - Ой, лихонько!.. Да никак, нянюшка, вы с батюшкой Серафимом встренулися?.. У него тоже -
либо грех, либо Божья воля, а от чего то зависит - он и сам не ведает!..
- Ну будет, будет, - смущенно отвечала няня, принимаясь разрезать пирог. - Ишь ты, хохотунья! И все едино - как бы ни было, наше дело -
знай помалкивай, баре сами, поди, разберутся!..
Ефим затушил самокрутку и, кряхтя, уселся за стол. Кухарка, вытерев жирно блестевшее лицо полотенцем, истово перекрестилась на закопченный
образок святого в углу и глотнула горячего чаю.
***
Граф Толстов, стараясь не шуметь, на цыпочках отошел от кухонной двери. Кухарка Прасковья, сама того не желая, наступила на его больную мозоль.
Как и Ефим, сам барин тоже никак не мог взять в толк, какая-такая необходимость возникла у дражайшей супруги в наеме комнат в городе и
ежедневного их посещения.
Сама помещица с негодованием отмахивалась от всех его попыток помочь в ее неотложных делах. Он настаивал, что разбирать архивы сподручнее
вдвоем. Он доказывал, что сыщет натурщика для эпохального полотна куда быстрее нее. Он униженно молил хотя бы сидеть подле нее, молча
взирая на творческий процесс - и получил в этом решительный отказ.
- Ты что же, душка-граф, бросишь малых детушек на няньку-чужую тетку? - свирепо уткнув указательный толстый палец во впалую тощую грудь
мужу, говорила барыня. - Али, может, тебе дома дела мало? Ну-ка, поглянь только: ворота скрипят, урожай не собран, дров, почитай, не осталось.
На кухне, небось, продовольствия едва-едва. Да книги твои, земледельные, прочтут ли себя сами?..
С последним аргументом помещик Толстов был полностью согласен, поэтому без лишних пререканий засел в кабинете на втором этаже и, раздав
распоряжения людям относительно ворот, урожая, дров и продовольствия, углубился в новейшие методы ведения сельского хозяйства, предоставив
супруге ежедневно посещать нанятые по ее просьбе четыре сообщающиеся комнаты в самом центре городка, неподалеку от церкви и рынка.
Детушки остались предоставлены нянюшке да двум учителям словесности, музыки, математики и других наук.
Но словно ржа, точила Павла Александровича противная мыслишка. Он боялся признаться в подозрениях даже самому себе - и вдруг, нежданно-
негаданно, услыхал из уст кухарки своих потайные мысли.
"Учителишка, значит, - шагая из угла в угол в полутемной гостиной, размышлял граф, смахивая соленые слезы с кончика носа. - Ах, как дурно!..
Да кабы еще знатный человек, благородный, с именем. Ну или богатый бы. А тут - такое несчастье. Бедная милушка, каково ей-то - дарить
чувствами какого-то учителя, прости Господи!.. Уж как жаль мне ее!.. А мне-то, дураку, так и надо. Не был бы дураком, не раздражал бы
Иринушку почем зря - не потребовалось бы ей так унижаться. Да что это, в самом-то деле?! - мысленно воскликнул он. - Как ни крути, а придется
быть мне мужчиною! Завтра же отправлюсь к ИРэн в комнаты да изгоню паршивца! На дуэль, слава Богу, мне его звать не надобно, все же он не
дворянин. Решено!" - энергично кивнул сам себе граф и направился с легким сердцем в опочивальню.
***
Барыня, в волнении заламывая руки, широкими шагами мерила комнату. В углу валялись неразобранные архивы. По паркету разлетелись эскизы,
грязные башмаки помещицы топтали нещадно чей-то яркий портрет. Огромная гора живописи успела уже покрыться пылью. Пыль летала в воздухе,
прорезаемая скупыми лучами осеннего солнца.
В соседней небольшой комнате были навалены кисти, баночки краски, палитры и холсты. Здесь же, небрежно брошенные на колченогий стул,
хранилась подшивка любимых модных журналов графини. Попадались то тут, то там, тряпки непонятного назначения, сломанные часы, порванные
цепочки, дешевенькие серьги без пары и тусклые медные колечки. Третью комнату всю занимала, едва поместившаяся в помещении, огромная, сделанная
на заказ, деревянная рама, предназначенная для обрамления эпохального полотна.
"Где же, где же мой дружок? - тяжело дыша и прижимая руки к груди, лихорадочно шептала про себя помещица. - Уж так его жду, так жду!.. Мог бы,
между прочим, и поторопиться!.. Плачу ему такие деньжищи, а он и поспешить не изволит. А как выбраню за опоздание - только одно ответит: мол,
с моими данными другого такого найти навряд получится. Ах!.. Ведь знает, знает, окаянный, что не могу без него теперича. Как раньше жила?..
Не знаю. Никто меня не понимает. МНе надо, надо ЭТО!.. Каждый день, да не по минуточке. Муж мой, граф, конечно, неплох, да устает больно
быстро. Ну что такое - восемь минут, и уже едва дышит, за сердце хватается. Давай, говорит, милушка, дух переведем! А я только-толечко
разойдуся, в раж войду, как говорится... Ну и прекращаем, конечно, а тело-то требует!.. УЖо ему, этому Антошке!.. Ах, что он только делает
со мной со своим инструментом! Как достанет - и все, пропадаю я совсем, так бы с ним днями напролет и веселилася!.. Да вот только архивы,
архивы, будь они неладны!" - и графиня с ненавистью посмотрела на пыльную гору в углу.
- Бонжур, Ирэн! - внезапно пророкотал чей-то густой низкий голос.
Помещица живо обернулась и, улыбаясь, вытянула руки к долгожданному Антошке, стоявшему на пороге.
- Слава Богу, заждалась! - радостно прозудела она и посеменила ему навстречу.
***
Граф Толстов, исполненный решимости избавить драгоценную Ирэн от внимания учителя, с самого утра устроился в трактире, окнами выходившем
прямо на крыльцо мастерской. Ближе к полудню он уже утомился ждать, прочитал захваченную с собой газету вдоль и поперек, включая частные
объявления о знакомствах, и выпил почти целый самовар чаю. Наконец, в начале первого дня, его терпение было вознаграждено: вальяжно
переваливаясь с боку на бок, к крыльцу подошел высокий, видный господин в черном пальто с мохнатым воротником и высокой шляпе. В руке господин
нес большой черный чемодан. Отряхнув пыльные башмаки, незнакомец оглянулся по сторонам и без стука вошел внутрь.
Граф вскочил на ноги и бросился со всех ног под окно, в заросли почти уже облетевших кустов жасмина. Удача сопутствовала ему: окно оказалось
приоткрытым. Павел Александрович замер и превратился в слух.
- Ну, Ирэн, - гулко прозвучал голос проклятого учителя. - Как дела? Готовы ли вы к нашей встрече?
- Ах, милейший Антон Иваныч, - кокетиливо захихикала Ирэн, - готова! Заждалась!..
- Ну а когда заждались - идите же ко мне! - прогремел педагог. - Да не так, Ирэн! Да сколько вам повторять следует!.. Ах, сколь вы неловки.
Ну, вспоминайте же, как я вас учил. Да, вот так. Мягче, Ирэн, мягче! Что же это вы словно деревяшка? Изящнее, изящнее!.. Ну, куда, куда
левая нога?.. Правую выше. Выше! Вот, отлично, милая, отлично! Руки, руки! Следите за руками! Прижмите крепче, да, вот так, вот отлично!..
А это что за жест такой? Учил ли я вас такому?.. Не выдумывайте, чего не было, делайте, как сказано!..
Не в силах больше слушать, Павел Александрович, вцепившись в шляпу,
бросился на крыльцо.
- Извольте теперь же извиниться перед дамой, мерзавец! - прокричал он, появляясь в дверном проеме с горящими глазами и изумленно
останавливаясь, как вкопанный.
Сложно сказать, что именно рассчитывал увидеть несчастный супруг, но увиденное явно было чем-то иным.
Посреди комнаты, поставив ногу в пыльном башмаке на табурет и водрузив на колено огромный черный баян, расположился учитель.
Барыня, изготовившись, видимо, танцевать, стояла спиной к окну, приподняв юбки и нетерпеливо притопывая ногой в грязном ботинке. Руки ее
в локтях были приподняты, плечи, покрытые траченным молью етплым платком, мерно поднимались и опускались, колыхалась им в такт дряблая грудь.
Заслышав голос графа, педагог удивленно обернулся. Баян издал звук, похожий на кошачье мяуканье.
- Душка-граф! - удивленно воскликнула барыня. - Пошто ты здесь?
- Да вот... хотел тебя избавить от клятого учителишки... - промямлил помещик, во все глаза глядя на господина.
- Позвольте же узнать, отчего вы решили, что ваша супруга не достойна брать уроки танцев у лучшего учителя музыки и танцев во всем городе? -
снисходительно глядя на барина, осведомился Антон Иванович.
- Танцев?.. - вспыхивая краской стыда, прошептал граф ТОлстов и попятился. - Учитель танцев...
- Вот именно! - завопила барыня, сжимая кулаки. - Вас-то, душка-граф, потанцевать с женою разве допросишься?! Вечно отговорки - то устал, то
некогда, то спать пора. Оставь же нас, сию же секунду оставь! Ужо дома я с тобою по-другому поговорю!- и, размахнувшись, кинула в оторопевшего
мужа подвернувшуюся под руку кисть в засохшей краске.
Не заставляя ее повторять дважды, помещик выскочил за дверь.
- А теперь, Ирэн, все то же самое, только под музыку! - донеслось до его ушей. В ту же секунду из-под двери понеслась разухабистая мелодия.
- Барыня ты моя, сударыня ты моя! - пропел звучный, глубокий мужской голос.
Затрещал паркет. Зазвенели жалобно стекла в окнах. Дрогнули стены и потолок. На шляпу графа свалился паук.
Перекрестившись, Павел Александрович перебежал небольшую площадь и впрыгнул в извозчичью повозку.
- Гони! - крикнул он. - В кабак гони!.. За милушку-любушку выпить желаю, да за глупость свою, а за смелость - закусывать стану! Гони же,
гривенник на водку!..
он привык в камеру скалиться, а тут ему баба в руки втёрлась и надо изображать что-то другое))
