Alexander Gorsky
7 минут назад
Действия
Бабочка и муравей.
Еще пару лет назад я увидел интересную картину, которую не замедлил описать в своем микроблоге: как в июне-месяце на берегу озера черный маленький муравей тащил по старому бревну белую красивую бабочку, отчаянно машущую крылышками, сопротивляющуюся крепким и цепким челюстям муравья, плотно стоящего на всех своих тоненьких ножках на Земле… Для той бабочки все так и закончилось плачевно: муравей ее пересилил и утащил в свою маленькую норку.
И вот, сейчас мне пришла в голову аналогия: я именно та самая бабочка, так желающая порхать и летать, стремиться к солнцу, махать своими тонкими крылышками, получая несказанное удовольствие от полета и ощущение парения. Я не умею ползать, я не муравей, не гусеница и даже уже не куколка, - я прошел те стадии. А обратного пути нет, мосты давно сожжены, да и не хочется. Просто не хочется. Хочется летать.
Таня же – именно тот муравей, который действует силой, своими цепкими и упрямыми челюстями, понимая лишь то, что нужно ему самому, осознавая лишь то, в чем состоит его собственный интерес. Страдания порхающей бабочки, желающей летать, стремиться к солнцу, а не сидеть в темной норе, ему в принципе незнакомы. Он делает свое темное дело, и это дело его вполне устраивает. Бабочек мало, муравьев много. И муравьям не понять бабочек. Никогда.
Да, они всем своим муравейником будут насмехаться над бабочками, подтрунивать над ними, издеваться, троллить, отпуская едкие комментарии и даже не понимая, что бабочки могут страдать от того. Рожденный ползать летать не может. Рожденный летать не должен ползать. Нет, муравей никогда не поймет бабочку, никогда. Он так и будет жить в своей зоне комфорта, используя свою силу, свое право и свою норку. Ему неведом полет, а поэтому он никогда не поймет того наслаждения, который испытывает бабочка от полета. Он мыслит иными категориями, иными терминами, иными понятиями. Бесполезно пытаться его переделать, бесполезно научить его летать. Он рожден ползать. И бабочка это понимает и чувствует это. И единственный способ остаться счастливой для нее – быть как можно дальше от муравейников. Муравейники убивают ее.
Чего же хочет бабочка? Другую бабочку, столь же порхающую, возвышенную, красивую и неземную. И когда она встречает ее, счастью ее нет предела. Они кружатся в танце, они порхают, они получают безумное наслаждение друг от друга.
Этот огонь безумной страсти и безумного полета в глазах я видел в жизни два раза. И оба раза этот огонь навсегда запечатлелся в моей памяти. Обе эти бабочки стали моим безумием, моим сумасшествием, моей радостью, счастьем и моим же проклятьем. Да, именно с ними я терял свою голову окончательно, именно с ними я забывал о земле и парил все выше и выше, - туда, где область исключительно звезд, месяца и солнца, - туда, где нет ничего земного, в мир идей, символов, знаков и чудес. И оба раза бабочки улетали, исчезали… Наверно, потому, что они бабочки, - они летели к другим, другим цветкам, другим бабочкам, другим мирам. А я в порывах отчаянья и злобы возвращался все к тому же муравью, который так муравьем и оставался, искренне не понимая, что от него желает бабочка.
Есть вещи, которые познаются исключительно чувствами, которые нельзя понять по картинкам, по тексту, по внешности. Как писал Сент-Экзюпери, искать нужно сердцем, а не глазами. И, находя сердцем, ты никогда не забудешь те чувства, которые это сердце испытывало.
Сейчас, читая лекции, давая уроки, я чувствую именно этот безумный порыв творчества, ощущение полета, бесконечного драйва, - потому что творчество, общение с людьми, чтение лекций и ощущение себя ведущим, а не ведомым, придает мне именно такое чувство полета, чувство вдохновения, чувство удовлетворения. Я – бабочка, и я никогда уже не стану личинкой, гусеницей или куколкой, - те стадии давно пройдены, и их прохождение я абсолютно четко чувствовал и осознавал всем своим нутром. Моя единственная стихия – ощущение полета, ощущение стремления, ощущение высоты и счастья. Без них я чахну, я пропадаю, я увядаю.
Я ненавижу, когда меня судят, - судят муравьи, насекомые, личинки, гусеницы, - судят те, кому незнакомо ощущение полета и кто не желает поддержать меня в этом бесконечном драйве и безумном ощущении счастья. Сейчас Татьяна всеми силами не дает мне испытывать ощущения полета, - она не дает мне заниматься тем, что мне нравится, тем, что приносит доход, тем, что я считаю правильным, - потому что она живет в своей зоне комфорта и дискомфорт другого ей в принципе неведом. Она как тот самый муравей поступала абсолютно логично, действуя исключительно в собственных интересах. И желания бабочки, которая надеялась на взаимность чувств, на взаиможертвенность и взаимную высокую платоническую любовь, разбились вдребезги о жесткий и беспринципный цинизм муравья.
Как только бабочка расплатилась за квартиру, которую с такой любовью создавала, в которую столько вкладывала жизни, сил, вдохновения, чувств и творчества, муравей решил отнять ее. Нет, муравей думает только о себе и своем потомстве, его программа неспособна понять программу бабочку, почувствовать ее чувства, ее стремления, ее видение мира… Он запросто заберет то, что не строил, уничтожит все, что бабочка любила, отнимет детей, уйдет и будет наслаждаться страданиями бабочки.
Да и рак Арсения от того, что мы слишком разные, мы даже генетически не подходим друг другу, - и это подтвердили врачи. Осталось только научиться не мучить друг друга и каждому жить в своем собственном мире, своими собственными интересами и стремлениями. И для этого бабочка должна быть с бабочкой, а муравей – с муравьем. Лишь тогда все будут счастливы.
И да, я не могу забыть те глаза, тот огонь, то счастье, то ощущение полета. А нужно лишь одно, - просто найти бабочку и не пытаться понять муравья…