.
В первый раз я пригласила друзей к себе в возрасте 18 лет. И то не домой — на дачу. Дома всегда была неблагоприятная атмосфера: бедность и перегар.
Я очень волновалась. 10 человек друзей и коллег приезжали ко мне на дачу с ночевкой. Я представляла, как буду хозяйкой, приглашать, кормить, развлекать и как мы будем сидеть вокруг костра и болтать про жизнь.
Утром долгожданного дня икс выяснилось, что мама никуда не собирается уезжать. Хотя мы договаривались. Я предупредила: приедут друзья, и нас не надо смущать.
— Почему я должна уезжать со своей же дачи? — Мама пожимала плечами.
— Не должна, мам. Но без родителей нам будет весело. А со взрослыми...
— А чем таким вы собираетесь заниматься, что взрослые могут вам помешать?
Мама задавала вопросы, ответов на которые я не могла подобрать. Ничем таким мы не собираемся заниматься. Просто нам хочется свободы и автономности. Не потому что плохие родители или мы плохие дети, а потому что мы — уже не дети.
Одно дело шутить в молодежной компании, а совсем другое — под прицелом осуждающих взглядов старшего поколения.
Мама категорически отказалась уезжать. У меня сразу появилось плохое предчувствие. Я поняла, что хозяйкой в этот раз я не буду. И гости приедут не ко мне, а к маме.
Мама у меня властная, доминирующая, там, где мама, вообще можно только отсвечивать: смеяться над ее шутками, выполнять ее задания. Но шутить шутки и генерить задания будет она сама.
В обед приехали друзья. Они вошли на участок — и у них вытянулись лица. Они приехали отдыхать, хохотать, флиртовать, а тут — мама.
— Проходите, — вежливо сказала мама. Она нарядилась в новый спортивный костюм. — Сейчас я проведу вам экскурсию по дому.
Друзья покорно ходили по дому и слушали историю его создания. Как мама выбивала землю, боролась с бюрократией, как сложно было вбивать сваи и вообще каково это — тянуть все без мужика.
Это была мамина «минута славы», ей очень хотелось произвести впечатление на моих друзей, чтобы они восхитились и сказали мне: «Какая у тебя классная мама!»
Но эффекта она добилась обратного. Друзья заскучали и стали смотреть расписание электричек на вечер, чтобы уехать прямо в ночь.
Я чуть не плакала. От бессилия и от того, что, если бы я знала наперед, что мама так поступит, я бы никого не приглашала.
Мама повела всех «знакомиться с садом». Сад — это шесть соток, засаженных смородиной. Мама знакомила моих друзей со смородиной, и я могла себе только представлять, как сильно это времяпрепровождение расходится с тем, на что они рассчитывали.
— Пойдемте на речку купаться, сейчас к вечеру теплая вода. А потом вернемся, как раз шашлыки замаринуются. — Я попыталась исправить ситуацию, сбежать от мамы.
Мама купаться не ходила, и это был единственный способ изоляции от нее.
Мы пошли на речку.
— Что ты не сказала, что мама будет? — упрекнули меня друзья.
Мне было стыдно признаться, что в моей жизни, как выяснилось, я ничего не решаю.
Вернулись мы поздно, накупавшиеся, веселые, голодные. Уже стемнело, нещадно кусались комары.
— Вы бы еще ночевать на пруду остались! Все уже спать ложатся, а вы только пришли! Сейчас шуметь станете, шашлык жарить. Соседям не заснуть. Мне завтра все высказывать будут, — встретила нас недовольная мама.
— Мам, да мы тихо.
— Знаю я ваше «тихо»!
В итоге ребята, тссыкая друг на друга, чтобы не шуметь, стали готовить шашлык. Мама была в доме. Стелила постели. Я пришла и сказала:
— Мам, оставь, я сама постелю.
— Не надо, ты все напутаешь.
— Что напутаю? Засуну наволочку в подушку, а не наоборот?
— Иди, я разберусь. Не надо тут хозяйничать.
Мама всем своим видом показывала, что не доверяет мне даже примитивных бытовых действий. Не то что более серьезное.
— Я сама решу, кто где ляжет, — сказала мама.
— Ну ма-а-ам!
— Я сама постелю, это не обсуждается. Нечего мне тут публичный дом устраивать. Мальчикам постелю на втором этаже, девочкам на первом. Сама лягу на кухне, в холле, чтобы никаких ночных шмыганий.
— Господи, мама, да что ты говоришь! — Я сгорала со стыда.
— Я говорю, что не позволю в своем доме никаких излишеств! Вот что я говорю! Никто и не собирался шмыгать.
Но одно дело ночевать большой веселой компанией, и совсем другое — с надзирателем.
Я вернулась к гостям. Как раз пожарился шашлык. Точнее, он схватился, но все были такие голодные, что ели мясо почти сырым, сдирая с шампуров.
Мы ели шашлык, пугливо оглядываясь, вжав голову в плечи, будто украли. Обстановка была напряженная, словно мы провинились, но не очень понятно, в чем именно.
Одиннадцать молодых и горячих парней и девчонок проводили время как глубокие старички, в пледиках и с чаем, шепотом обсуждая новости, и в полночь были уже загнаны в кровати.
Когда я вошла в дом последней, мама прожгла меня взглядом:
— Вы меня даже не пригласили на шашлыки. А я, между прочим, хозяйка дома!
— Мы потому и не пригласили, мам. Ты тут главная, ты решаешь, где тебе быть и с кем. Как можно приглашать хозяина в его дом?
— Это элементарная вежливость, о которой твои друзья не имеют понятия, — отрезала мама.
Я промолчала. Мне показалось, что все мои друзья слышали этот разговор, и если бы можно было провалиться сквозь землю прямо сейчас, то я бы сделала это с превеликим удовольствием.
Я лежала на своей раскладушке в полной темноте среди засыпающих подруг. По моим щекам текли слезы. Я понимала, что никто и никогда больше не приедет ко мне в гости.
Во-первых, это полный провал, и никто больше не захочет так гостить. А во-вторых, я больше никогда и никого не приглашу. Никогда. Я заснула самым несчастным человеком на свете.
Проснулась я от запаха сырников. Мама встала рано и жарила завтрак на всю компанию.
Народ потихоньку просыпался, выползал на кухню. Мои друзья с удовольствием пили чай и ели сырники.
— Очень вкусно, — сказала моя подруга Оля.
— Да, весь секрет в твороге. Я беру местный, деревенский. Он жирный, но вкусный, — с готовностью ответила мама.
Оле было все равно. Она не умела готовить и не искала новых рецептов. Она просто хотела быть вежливой.
— Могу рассказать рецепт вкусного супа-пюре…
Я ощущала глубокую пропасть между тем, что хотим мы, и тем, что хочет мама.
Друзья собрались уезжать.
Мама вышла на крыльцо — провожать гостей на правах хозяйки дома. Она ждала дистиллированной благодарности, выраженной в восхищении и одах ее гостеприимству.
Но молодежь весело смеялась, увлеченная собой, и обсуждала предстоящий путь на электричке. Скомканно бросила несинхронное «спасибо» и, толкаясь и веселясь, отправилась на станцию.
Я плелась за ними, умирая от неловкости. Мне хотелось извиняться и вымаливать прощение за то, что так получилось.
Я испытывала глубочайший стресс, определивший во многом мою дальнейшую нелюбовь к приему гостей. Точнее, не так: я очень люблю гостей и всегда очень жду их прихода, но в процессе испытываю такую тревожность и напряжение, такую неуверенность, что я все делаю правильно, что после их ухода чувствую себя обесточенной.
Глядя в одну точку, доедаю какой-то салат прямо из салатницы, с великим трудом распихиваю остатки еды в холодильник, после чего падаю лицом в подушку и засыпаю. Прямо феномен.
В целом народ тогда был совсем не обижен, ребята весело махали мне в окно в электричке и кричали, подмигивая: «Маме привет!» Ситуацию спасли молодость и компания.
Никто не выговаривал мне за испорченные настроение и приключение. Но сильнее наказать себя, чем я сама, было невозможно.
Я вернулась на дачу. Без эмоций. Выключенная из розетки.
— Странные у тебя друзья, не очень воспитанные, — заметила мама. — Поели-попили, спасибо не сказали — уехали.
— Они сказали спасибо, — вяло защитила я друзей.
— Да, под нос пробормотали.
— А как надо было? С поклоном?
— А что ты так дерзко отвечаешь? Я твоих друзей встретила, приняла, уважила, с утра сырников на всю компанию напекла, а ты тут недовольная вся. Что это за поведение?
Мама ждала благодарности за… за все. По ее мнению, единственный вывод, который я должна была сделать из этой ситуации, — желание сменить друзей на более вежливых и благодарных.
Я посмотрела на маму, осознавая, как невероятно сильно хочу жить отдельно, и сказала с издевательски вежливым нажимом:
— СПА-СИ-БО, МАМА.
Статья опубликована в
январском номере журнала «Психология эффективной жизни».
.
