Божена Рынска
5 мин. ·
Очередное открытие из двойной жизни Игоря Евгеньевича меня так потрясло, что я не сплю двое суток. Если бы я раньше узнала, я бы сказала об этом в интервью Hello! Какая же страшная история его самодоведения до самоубийства и банкротства! И какое чудовищное предательство по отношению ко мне. Игорь принес меня и себя в жертву финансовому сверхблагополучию своих детей. Он лишил нас спокойной жизни, чтобы сделать детей мультимиллионерами. И детей сделал детьми самоубийцы ради того, чтобы они еще и страховку получили. Я нашла в браузере Игоря, что в начале декабря 2018 года он активно гуглил тему суицид и его страховка, читал форумы англоязычные на эту тему.
Когда мы стали жить вместе, Игоря, по его словам, науськивал Гусь. Что, мол, эта девушка про деньги. Игорь передал мне это. И я все 7 лет доказывала ему, что я не про деньги. Я кроила, выкручивалась. Игорь постоянно говорил, что денег нет. Мы останавливались, как правило, в плохих отелях. Я одна, без него, вообще себе крысинные норы за свой счет заказывала. Между тем, в 2008 году, а не за год до развода, как я думала, Игорь купил очень дорогой life insurance. Страховку. Которая стоила 70 000 долларов в год. Да, Карл, семьдесят тысяч. А еще была школа сына за 75 000 долларов в год. Оксфорд дочери с жильем и пропитанием 80 000 долларов в год. И бывшая жена Елена тратила на себя около 200 000 долларов в год. И была ипотека на 2 млн долларов в Америке, которая облагалась бы чудовищным налогом в России, если бы мы там жили постоянно.
Про страховку Игорь ничего мне не рассказывал. Говорил просто, что у него нет на меня денег. Я предлагала продать хоть что-то из дико дорогой недвижимости и осесть постоянно в какой-либо стране. И параллельно доказывала, что я не за деньги. Вместе с питанием расходы на меня составляли не более 30 тыс долларов в год. Семья же со страховкой стоила 500 тыс долларов в год.
Мы кочевали по странам. Я, вместе с Игорем, жила в режиме перекати-поле, хотя, откажись он от страхования своей жизни такого дорогого, мы бы могли жить в NY постоянно. Вопрос с налогами можно было бы решить, если бы 10% доля Игоря в НТВ не была оформена на него с гусинскими мутками. То есть, криво. И Гусь посадил Игоря на зарплату, выплачивая ему понятийную долю, вместо того, чтобы признать долю официально и оформить выплаты в виде займа. Надо было отстаивать свои интересы перед Гусем, но Игорь был слабовольным. Если бы он проявил волю, то выплаты в виде займа или акционерной доли, как по сути и было, не облагались бы таким большим налогом, и тогда мы бы переехали в NY или Лондон, раз Игорь не нашел работы в Москве. Игорь бы виделся с детьми, из-за разлуки с которыми так страдал, чаще. Могли бы спокойно жить и в Лондоне, о котором я мечтала, но Игорь говорил, что у него нет денег на адвоката, чтобы решить проблему с моей визой, которую он же мне и организовал.
А деньги все это время были, только он хотел их жертвовать детям, отдавать все до копеечки, больше, чем мог, и лишать при этом уровня жизни и меня, и себя. У нас была старая машина. Когда мы приезжали в Москву, то останавливались в доме без консьержа и охраны, что в нашем положении просто опасно. Квартиру с гаражом и охраной он продал, чтобы продолжать платить эту безумную страховку детям. Он неоднократно плакал слезами, настоящими слезами у меня на руках о том, что он банкрот. И я жалела и старалась зарабатывать сама. Он лишил себя новой фотокамеры, и забросил фотографию. Он позволял покупать себе одежду только из моих карманных денег. Старался купить себе подешевле. В Каннах - такое событие - мы жили в отеле за 40 минут до самих Канн. И Игорь отказался мне покупать платье на красную дорожку, и дико злился, что я уговорила его потратиться на смокинг для него самого.
Вопрос стабильного проживания в одной стране можно было решить, если продать что-то из реально дорогой недвижимости и не платить страховку. Тогда Игорь мог бы получать стабильное лечение от депрессии. В которую сам себя и загнал выдуманным банкротством. Я уговорила его продать дом в Испании и погасить ипотеку, но Елена отговорила его обратно. Про дом под Лондоном он врал, что тот не продается, и сдавал его. Хотя и эта продажа могла бы обеспечить нам стабильность.
Любые траты приводили его в ужас. 7 лет я жила в режиме бесконечной изматывающей экономии, а в это время 70 тыс долларов уходили на страхование его жизни. Во время процесса я узнала об этом. Он отоврался, что это был разовый платеж, чтобы Гангрена отстала от него. Но позавчера я узнала от юриста, что это был ЕЖЕГОДНЫЙ платеж, и с тех пор меня трясет.
Он вешал мне лапшу на уши по поводу страховки, что это нужно, чтобы компенсировать детям налог на вступление в наследство. Но это, как выяснилось, было почти враньем. Налогом на наследство облагается только что, что выше 11 млн 800 тыс долларов. Похоже, у него были накрученные Гангреной консультанты, типа Питера Дерби или Гусинского, которые об этом ему не сказали. Его кто-то обманул насчет налога на наследство. Я разумно возражала, что если из 16 млн дети получат 10 млн, то ничего страшного не произойдет. Но нельзя предавать нашу жизнь, нельзя ломать нашу жизнь, желая сделать детей мультимиллионерами. Он отвечал, что в Америке очень тяжелая жизнь, и он хочет, защитить от нее детей. Но главное, он обещал, что теперь все будет по-другому. И я ждала. Когда же, наконец, наступит справедливость. А пока ждала, доказывала, что я не за деньги.
Игорь скрывал от меня свои непомерные траты на бывшую семью и детей. Я начала понимать, как несправедливо он себя вел, только когда вникла в его финансовые дела. В ноябре, когда он опять стал запугивать меня суицидом, я душевно отморозилась от него. Я углублялась в его дела все глубже и глубже, и картина предательства начинала вырисовываться. Я узнала, что меня нет в завещании. Просила исправить это. Я что-то начала чувствовать. Но что-то начал чувствовать и Игорь. Единственное, что меня удерживало тогда, это обещания Игоря, что вот сейчас процесс закончится, и все будет по другому. Возможно, Игорь чувствовал боязнь разоблачения и испуг, что я пойму все и не выдержу, уйду от него, (а так и было бы, если бы я раньше вникла в его финансовые дела). Возможно, поэтому он незадолго до смерти лежал, думал о чем-то весь вечер, а потом мне сказал вдруг: "Зюка, давай начнем все сначала". Я не поняла, о чем он. Ворчливо ответила: "Давай начнем, только ты сначала встанешь хотя бы". Он ответил: "Не хочу вставать". "Ну, значит не начнем", - раздраженно ответила я.
Если бы я тогда спросила его, о чем он говорит, то имеет ввиду, то, возможно, он бы и признался, что лгал мне все эти годы. Что чувстовал вину перед детьми за то, что он плохой отец, и откупался нашими жизнями. Про то, что он плохой отец, он повторял часто, и звучало это как обвинение с чужого голоса. Похоже, это Гангрена внушила ему, что он плохой отец, а он был внушаемым, зависимым от нарциссов. Таких, как Гангрена и Гусь. Я не могла им вертеть, а они делали это всегда и с умыслом....