Браво насикомому
@засланный казачок!
НАСЛЕДСТВО
Повозка, запряженная тройкой графских лошадок, медленно ползла по проселочной дороге. С одной стороны, сколько хватало взгляда, расстилалось поле, засеянное льном. Набегавший ленивый ветерок шевелил миллионы нежных колосков, и тогда казалось, будто это колышется серебристое море. С другой стороны дороги и до самого леса взор ласкал нескошенный луг, расцвеченный яркими июльскими всполохами цветов. Солнце подбиралось к зениту. Горячий воздух, напоенный медовыми ароматами трав, был тих; лишь деловитое жужжание пчел да чириканье редких воробьев, купавшихся в пыли по обочинам, разрывали полуденную тишину сельского летнего дня.
В повозке, прикрыв глаза, в истоме дремала графиня Толстова. Кучер Ефим, лениво шевеливший вожжами, позевывая, глядел по сторонам.
- Долго ли еще? – очнувшись от полудремы, прозудела барыня, трогая кучера за плечо. – Уж я проголодалась, ты бы знал, как! Где это видано – уж, поди, третий час едем-едем, а конца-краю не видать! Ах, ежели бы не проклятое наследство – в жизни бы не отправилась в такую авантюру. Ишь ты, гляди-ка, до чего чудный край: сколь едем, а все одни поля да луга, и ведь ни одного трактирчика, даже самого захудалого!..
Ефим посмотрел на помещицу через плечо и добродушно улыбнулся щербатым ртом.
- Уж скоро, кормилица, не изволь гневаться. Вот сейчас дорога повернет от леса, а там с холма вниз съедем. Тут оно аккурат и будет село Посадское. А уж там, хозяюшка, будет тебе цельный постоялый двор. Подкрепишься с Богом.
Барыня удовлетворилась ответом кучера. Впрочем, гневаться ей решительно не было охоты. Уже третий день мысли графини были заняты исключительно наследством, внезапно свалившимся на нее и породившем в ее мечтах самые смелые надежды.
Третьего дня граф Толстов самолично привез дражайшей супруге с почты письмо от ее папаши. Увидев на конверте приметный острый почерк, она от удивления сначала остолбенела, а потом неловко повалилась в кресло с клопами.
- Не может быть, граф-душка, - приходя в себя от изумления, выдавила помещица. – Никак батюшка пишет. Из Китаю, стало быть, весточку дает. Гляди ты – впервые за столько лет!.. Чего бы это ему вдруг понадобилось?.. – барыня наморщила низенький лоб и торопливо распечатала послание.
Новость, привезенная мужем, оказалась настолько хорошей, что, дочитав письмо до конца, графиня, приплясывая, вскочила с кресла и смачно поцеловала помещика в щеку.
- Что же, душенька, пишет твой милый батюшка? – сгорая от любопытства, спросил граф, наливая в два высоких стакана холодного, только-только из погреба, искристого сидра прошлогоднего урожаю.
Стаканы моментально запотели. Пузырьки со смешным звуком лопались на поверхности и щекотали нос.
Ликуя, барыня в два глотка осушила свой стакана и затрясла головой, украшенной шляпкой из обломков камыша, пуговиц и старого фартука кухарки.
- Ах, милый дружочек!.. Помнишь ли, сказывала я тебе о поместье в селе Посадском?.. Да не трудись вспоминавши, я тебе сызнова поведаю. Был у моего батюшки свой батюшка. Дед мой, стало быть. Заслуженный был дед, чего и греха таить, купцом второй гильдии ходил. Помер он давным-давно, дед-то, и поместье досталось его детям. А вот детей у него было никак трое: мой папенька, его сестрица да братец. Как звать сестрицу, уж я запамятовала, а как братца – поди и не знала, а вот сын того братца однажды устроил в том поместье пожар самый настоящий!..
- Припоминаю, милушка, - поспешно вставил граф, - мамаша твоя тебе про то писала лет эдак пяток назад.
- Так вот и пишет мне папаша, что, оказывается, проживали в том поместье его брат с сестрою да их детьми совсем незаконно! – торжественно воскликнула графиня и радостно помахала письмом. – Также пишет, что надлежит мне нынче же отправиться в Посадское, явиться к тетке, фамилия ее Васильева, да указать, что нотариус давеча изготовил какой-то документ, об чем ее должон был оповестить. И что надобно теперича ей да братцу потесниться и выдать мне ровнехонько одну треть из того поместья, потому как батюшка отписывает свою долю мне, как его единственной наследнице, еще при жизни. Ему что, друг мой!.. Живет он в Китае с молодою женою, пошто ему, спрашивается, какое-то поместье в нашей Империи. Ах, напиши же, ангел мой, своей противной мамаше в Петербург, что вовсе я не бесприданница теперь, а очень даже наследница богатого именья!.. – барыня расхохоталась, плеснула себе в стакан холодного сидра и, облизываясь после каждого глотка, осушила посуду.
На реденьких белесых усиках над ее верхней губой повисли прозрачные капли.
- Что же, милушка, пойду покличу Ефима! – граф, немного обиженный упоминанием драгоценной матушки в таком неприятном ключе, слегка поклонился супруге. – Пущай готовит коней. Поезжай же, как можно скорее. К чему тянуть?
- Вот и я говорю, к чему тянуть? – подхватила помещица, снова падая в кресло. – Пущай мои детушки побыстрее отправятся в свое родовое гнездо. Уж должно быть там все достойно! Дед наш, дружок, за ценою не стоял!..
Сборы заняли два целых дня, и на рассвете третьего барыня, прижимая к груди пухлые ручки, погрузилась в отремонтированную повозку, запряженную сытыми лошадями. На крыльце, прикрывая ладонью глаза от встававшего солнца, махал платком душка-граф.
**
Ефим не обманул барыню. Через час монотонной езды с вершины зеленого холма действительно открылся чудесный вид на большое село, лежавшее внизу, на излучине широкой реки. В лучах слепящего солнца вода искрилась. Золоченные кресты большого храма горели огнем.
На главной площади, куда спустя четверть часа заехала барская повозка, действительно располагался большой, добротный постоялый двор. Едва войдя в сумрачное прохладное помещение трактира, барыня велела подать себе еды «уж каковую сыщете – тем и пробавляться стану» да холодного квасу, а ежели такого не найдется – то пшеничного пива. Поразмыслив секунду, помещица величаво добавила:
- Впрочем, квасу можете не искать, а тащите-ка сразу пивка. Аль винца молодого, да только, слышьте ли, с погреба! С ледника с самого! Уж как я упрела за дорогу – уму непостижимо!..
Обслуживать госпожу явился самолично держатель постоялого двора. Расставляя на широком дубовом столе разные кушанья и большой глиняный кувшин сливового винца, он угодливо осведомился, чем еще может быть полезен барыне.
- Полезен?.. – задумалась графиня. – Да погоди-ка… Вот скажи, мил человек: а далече ли отсюдова поместье Посадское?
- Да сразу за лесочком, ваша светлость, - поклонился трактирщик. – Оба-два поместья там, рядышком. Одно – графини Васильевой, оно сразу за поворотом, а второе – уж не знаю, как фамилие владелицы, чуть поодаль, за овражком.
- Вот, вот, - обрадовалась барыня. – Мне аккурат к госпоже Васильевой надобно.
- Ну тогда не извольте беспокоиться. Вот как докушать изволите, ваши кони за полчаса до ее именья довезут, не успеете заскучать.
Барыня отведала яичницы с помидорами и, чтобы быть совершенно уверенной, уточнила:
- То ли это поместье, где лет пять назад пожар случился?
Хозяин постоялого двора задумчиво почесал затылок.
- Пожар… Что ж, было и такое. Сколько годов назад, не припомню, а то что был – это оно так. Зарево отсюдова видать было.
Графиня обрадованно допила сливовое вино и рассчиталась, щедро оставив на чай, чего никогда обыкновенно не делала. Ефим вывел из-под навеса напоенных коней, и повозка тронулась в сторону лесочка, указанную трактирщиком.
Мерно покачиваясь под стук колес, барыня размышляла, стоит ли ей просто потеснить в именье сонаследников или же требовать выделения ей доли в денежном выражении.
«С одной-то стороны, денежки никому обычно не лишние. Можно будет в Тушбятовке кой-какие изменения произвести. Граф – душка давненько за какие-то инструменты для пахоты говорит. Да мне самой куда как пора приодеться. Да званый вечер устроить. Глядишь, и князюшка Филиппов пожалует… Да в усадьбе бы кой-чего подновить. А с другой стороны – детушкам гнездо, опять же, родовое. Тетка да дядька – пущай себе живут. Мне что?.. Проделаю, на крайний случай, себе отдельный вход в доме. Уж поди дед-то не поскупился, как его строил, места должно быть всем достаточно!». Так ничего и не решив, графиня подумала, что все станет понятно на месте. «И чего это я голову-то ломаю на пустом месте? Погляжу вначале, как там все устроено. А себя в обиду не дам! Ежели чего, ежели не сойдемся характером с теткой да дядькою, сию же минуту востребую долю свою. А хороша, велика же должна быть доля!.. там, поди, на все мне достанет. Да еще на путешествие в столицу останется. Ох, как же охота побывать в ихних ресторациях, об каких пишут в журналах!..»
- Прибыли, кормилица! – голос Ефима вернул графиню с облаков ее мечтаний на землю.
Она вздрогнула, приходя в себя, и огляделась.
Повозка стояла перед крыльцом огромного дома, отделанного белоснежной штукатуркой. По обеим сторонам, соединенные с главным двухэтажным зданием галереями с колоннадами, в глубину сада уходили два флигеля. Парадный вход охраняли мраморные грифоны, несколько ступенек, облицованные тем же мрамором, подводили к высокой двустворчатой двери, изукрашенной витражами цветного стекла.
Облизнув пересохшие от восторга губы, помещица соскочила с повозки и бегом устремилась вверх по ступеням.
- Вам что, сударыня? – не дожидаясь звонка, на крыльцо вышла немолодая полноватая женщина в черном шелковом платье с белым отложным воротником, позолоченном пенсне и туфлях на довольно высоких каблуках. – Кого вам, барыня? – повторила женщина, во все глаза разглядывая шляпку нежданной гостьи.
- А мне бы госпожу Васильеву, - неожиданно тонким голоском ответствовала помещица Толстова, снизу вверх заглядывая в спокойное лицо собеседницы. – По делу, знаете ли.
- Графиня Васильева в отъезде, будет к вечеру, а может, и поутру, - равнодушно ответила женщина. – Позвольте узнать, по какому вы делу, поскольку я уполномочена своею хозяйкою в ее отсутствие решать насущные вопросы. Ежели, предположим, вы по поводу закупки зерна, али, может, приобретения жеребят ее завода, то…
- Я тебе дам, «зерна аль жеребят»! – обиженно воскликнула барыня и топнула ногою, обутою в кокетливый сапожок.
Обыкновенно эти самые сапожки графиня носила по осени, когда за порогом ее усадьбы воцарялась распутица. Но в этот чудный летний день внезапно выяснилось, что ее любимые оранжевые туфли, украшенные зелеными бантиками, нерадивые горничные девушки не удосужились почистить, и мадам Ирина, назло им, обула осенние сапоги.
- Я по вопросу наследства, вот что! – фыркнула графиня, исподлобья глядя на собеседницу.
- ах, вот оно что! – лицо той мгновенно подобрело. – Что вы молчали ранее, сударыня?.. Проходите же, проходите в дом. Экий зной на нас свалился этим летом!.. – пропуская довольно ощерившуюся графиню в прохладный вестибюль, приговаривала пожилая женщина.
Затворив за гостьей дверь, она проворно поклонилась и представилась.
- Изволите ли видеть, я экономка госпожи Васильевой. А сама она отъехавши в уезд как раз по вопросу наследства. Что-то, будто бы, написал ей давеча господин нотариус. Но я предупреждена о вашем возможном визите. Ведь вы, я полагаю, мадам Ирина?.. Простите великодушно, барыня по старости запамятовала вашу фамилию.
Графиня радостно закивала головою.
- Я самая и есть, Ирина! Фамилия моя вам ни к чему, а только ваша госпожа тоже не дура, знает, поди, что явлюсь не сегодня-завтра. Вот я и явилась, извольте радоваться. Да давайте же не будем тянуть время. С вашею хозяйкою разговор у меня будет тем короче, чем скорее я удостоверюсь в своем владении. К чему отнимать время у занятых людей?
Экономка кивнула головою.
- Все так, сударыня, все верно. Моя хозяйка изволит держаться такого же мнения. Так я сию минуту прикажу накрыть на стол вашей светлости, а потом проведу вас по усадьбе, хорошо ли это будет?
- Куда как хорошо! – откликнулась графиня. – Давай же, прикажи девкам, пущай собирают на стол. Я покуда не особо голодна, но непременно оголодаю, покуда свои владения обойду. А я подожду тебя на крылечке.
**
Спустя час взмокшая от ходьбы помещица с облечением нырнула сызнова в прохладу усадьбы госпожи Васильевой. Экономка вышла на кухню, откуда тут же донесся ее спокойный, деловитый голос.
«Ай да дед!.. – вгрызаясь желтоватыми кривыми зубами в свиную котлету, горделиво размышляла мадам Ирина. – Это же надо, такое поместье отгрохать. Ты погляди только: и тебе винный погреб, и сад, что за день не обойдешь, и пруд с карпами, и конюшенка под железною крышею!.. А поля!.. Взора не хватит окинуть. И это токмо тут, а за лесом еще под пашню сколько землицы! Девицы горничные себя в порядке содержут, в пояс кланяются. Вот повезло же мне, наконец, так повезло. И природа-то какова в этих местах, кто бы мог подумать. То горочка, то пригорочек. То речка нет-нет покажется. Да леса сосновые да еловые. Лепота!.. Уж чую, будет моим детушкам тут полное раздолье. А вход, пожалуй, прикажу прорубить ну хотя бы вот здесь. Пущай по справедливости будет. Это – мой флигелек. Другой – пусть за дядькою остается. А главное здание – ладно уж, коли мадам Васильева старая да уж из ума потихоньку выживает, ей оставлю… как помрет, тогда уж поделим с дядькою…»
Когда графиня приканчивала великолепный холодный пирог с осетриной, на дворе послышалось какое-то движение. Раздались радостные голоса, ржанье коней и легкие шаги по чистым песчаным дорожкам, ведущим к крыльцу.
- Вот, госпожа, извольте радоваться, - сродственница ваша, мадам Ирина! – распахивая перед госпожою Васильевой, вернувшейся из уездного города, дверь, радостно молвила экономка и остановилась на пороге, пропуская в столовую хозяйку.
Графиня Васильева, худощавая, живая и подвижная, легкими быстрыми шагами преодолела расстояние до стола и, любезно улыбаясь гостье, подняла с лица тонкую вуальку.
- Ах, Иринушка, свет мой, наконец-то свиделись! – горячо воскликнула хозяйка, протягивая барыне руки в кружевных перчатках. – Обними же свою старую тетку, дитя мое!
Графиня Толстова смущенно поднялась из кресла, в котором, к ее удивлению, не жили клопы, и осторожно припала к прохладной гладкой щеке тетушки своей горячей и мокрой от пота.
- Ну будет, будет, - смеясь, отстранилась мадам Васильева, усаживаясь за стол напротив племянницы. – Ах, душенька, такие скверные дороги у нас в уезде. Прямо чувствую – укачало меня. Ах, позвольте, выпью прохладного… - хозяйка слегка смочила губы в высоком бокале и снова улыбнулась. – Ну вот, то-то оно уже и лучше. Ну, расскажите же мне, как поживает ваша драгоценная матушка?.. Как здоровье бабули вашей? Оправилась ли от удара, что сразил ее аккурат на Сретенье?.. Ничего-то я не знаю, повязана вся по рукам да ногам этим несчастным наследственным делом, так ничего-то окромя него не вижу, провались оно совсем.
Барыня ошеломленно потрясла головой.
- Изволите ли видеть, матушка моя проживает нынче в немецкой земле замужем, а бабушку уж похоронили лет десять назад… - выдавила она и собственноручно налила себе в стакан прохладного винца.
Графиня Васильева всплеснула руками.
- Ну надо же!.. Как бежит время. Давно ли с матушкою вашею мы вместе танцевали на балах в губернских домах!.. А вот бабуля-то, Иринушка, как же? Ведь видала я ее живою да здоровою на Рождество… Неужто приснилось мне это? Да в моем –то возрасте еще, пожалуй, рановато сходить с ума.
Над столом повисла пауза. Графиня Толстова машинально макала в варенье и пихала в рот тонкие кружевные блинчики. Госпожа Васильева, тревожно глядя в лицо племянницы, маленькими глотками допивала кислое винцо.
- Уж и не знаю я, графиня, как объяснить такое безобразие, - наконец, молвила мадам Ирина. – А только говорю я, как есть. Ну, ежели мне вдруг не верите – напишите, что ли, письмо моей мамаше. А не то – вашему братцу! – осенило вдруг ее. – Это же он подал на раздел наследства. Напишите, напишите нынче же! А ежели адресом его в Китае не располагаете – так пущай вам господин нотариус поспособствует. Уж кто-кто, а он-то знает. Ну или могу я вам дать. Мне не жалко, - великодушно заключила помещица Толстова и тоже сделала глоток из своего бокала.
- Но… Погодите, милая, какой брат? – госпожа Васильева непонимающе взглянула на гостью. – Отродясь у меня не было братьев. Нас, изволите ли видеть, три сестры. Одна замужем за французом, проживает в Париже. Вторая – в Московской губернии, за присяжным поверенным. А я вот здесь, в родительском доме… Настали времена, как видите – приходится судиться да рядиться за родовое поместье, как бы то ни было грустно…
Барыня поставила стакан на стол и уставилась на хозяйку.
- Погодите-ка… Но ведь вы же – мадам Васильева, так? И поместье это называется Посадское?.. И пожар тут давеча был?
Графиня Васильева тоже недоуменно пожала плечами.
- Все верно, все так. Моя фамилия Васильева. В Посадском мои предки живали ажно со времен царя Александра. Пожар был, как не быть. Кучер пьяненький завалился на конюшне спать, а папироску потушить не догадался… Благо, в доме еще бодрствовали, успели и его, дурака, вытащить, и лошадок вывести. А конюшня вся, как есть, сгорела…
- Тогда почему вы говорите, будто братьев не имеете? – барыня в полном отчаянии вскочила на ноги. Сапожки утонули в мягком ворсе персидского ковра. Жалобно звякнул хрусталь на столе. – Про сестер за границей рассказывать изволите. Какое мне дело до ваших сестер?! Давайте же делить поместье, да и дело с концом, как я есть ваша самая настоящая сонаследница! Мои дети должны расти в семейном гнезде! – наконец, выкрикнула гостья и повалилась на мохнатый ковер.
- Душа моя, вставайте же, ничего-то я не понимаю! – воскликнула мадам Васильева, подбегая к поверженной племяннице и пытаясь поднять ее с пола. -–Ах, кто-нибудь, помогите же!..
- Да что тут не понимать, мадам, - неожиданно раздалось откуда-то из-за печки.
Экономка, протирая очки подолом белоснежного фартука, споро налила в маленькую стопочку малиновой наливки и поднесла к горестно раскрытому рту помещицы Толстовой. Та, глотнув, разразилась рыданиями и, обмякнув, позволила экономке перенести себя на маленький диванчик подле раскрытого окна.
- Что тут и понимать, - отдуваясь, повторила экономка. – Вероятно, мадам Ирина ошиблась немного. Не доехала до своего наследного поместья. Припоминаете ли, сударыня, не столь давно у соседей пожар случился? Ну, годов с пяток назад?.. От них еще люди прибегали, просили им железа продать да досочек – дескать, банька у них погорела, надобно восстановить, иначе как же без баньки?..
Хозяйка растерянно кивнула, не сводя глаз с помещицы Толстовой, жалобно завывавшей на диванчике.
- Так вот, мадам, то поместье, что от нас через овражек – тоже зовется Посадским. А заправляет там некая госпожа Васильева, - торжествующе заключила экономка. – Уж не знаю, родня ли вы с нею, да скорее – просто однофамилицы. А у той – племянник, аккурат сын ейного братца, смекаете ли?.. Так вот тот племянник баньку-то поджег. По всему видать, в то поместье наша гостья направлялась.
Госпожа Васильева всплеснула руками и бросилась к дивану.
- Ах, мой друг, экая же ошибка произошла с вами!.. – воскликнула хозяйка, пытаясь усадить мадам Ирину. Та не сопротивлялась, только тяжело вздыхала и пускала из носа пузыри. – Ведь чуточку не доехали до своего наследного именья. А я-то было подумала, будто бы вы дочь моей сестры, что проживает в Москве… Да Бог с ним, не об чем и переживать. Сию же минуту велю подать вашу повозку. Здесь дороги-то – четверть часа. Ну же, крепитесь, милушка. Пойдемте же понемножку, вот экономка Наталья вас проводит, покуда за вашим кучером бегаю. А ежели что вдруг вам понадобится – завсегда прошу к нам, поможем по-соседски, да недорого возьмем!
**
Удобно устроившись в повозке, барыня перевела дух, как следует высморкалась в видавший виды носовой платок и вытерла рукавом заплаканные глаза.
«Подумать только! А ведь такое славное поместье. Мне бы куда как подошло!.. Опять же, погребок недурен. Да сад – что надобно. И надо же было так глупо ошибиться. А еще глупее – что ошибка-то раскрылась. Нет бы хозяйке сделать вид, будто меня признала роднею… С нее бы, поди, не убыло, коли уж и так с сестрами делится. Могла и мне кой-чего отписать. Ей – копейки, а моим детушкам – лишний капиталец!» - обиженно размышляла графиня. – «Но что уж теперь попишешь. Да кабы еще не экономка, ах, дура старая! Кто ее звал?! Ну да ладно. Поглядим еще на другое поместье второй госпожи Васильевой. А вдруг оно еще лучше тутошнего?» - и, успокоившись этою мыслью, помещица уставила снулый взгляд в ярко-синее предвечернее небо.
**
Через несколько минут Ефим затормозил лошадей. Барыня перевела взгляд с высокого лазурного неба и узрела в сотне метров покосившийся домик с двумя флигелями. Окна флигелей были заколочены досками. Высокая труба главного дома покосилась. По двору, заросшему травой, бродили козы. У входа в дом, на деревянных прогнивших ступеньках, сидела старуха в валенках и лущила фасоль.
- Господи, Боже, Исус во весь рот, - барыня осенила себя крестом. – Ефимка, дурень! Сызнова, никак, не туда завез?!. Поди теперича же да узнай, что это за именье, да возвращайся скорее!
Ефим, не прекословя, слез с козел, привязал лошадок к могучему дубу у дороги и направился к старухе.
Барыня с тревогой взирала, как он поднялся на пару ступенек, как перекинулся парой слов со старухою и как живо вскочила она на ноги и бодро потопала валенками в сторону барской повозки.
- Так это ты ли, Иринушка?! – подбегая, горячо закричала старуха, простирая к помещице морщинистые руки. – Господи!.. А уж я-то и не чаяла. Обними же тетушку свою, мадам Васильеву!.. Писал мне Севушка, писал голубчик, братик мой, что явишься со дня на день. Ну вот и ты, родненькая!.. Как рада я – не сказать того! Стало быть, наконец-то заживу, как человек. Вишь, что: братец-то наш с твоим батюшкою да его сыном-поджигателем наотрез отказались долги уплочивать. Долги, милушка, долги, будь они неладны!.. А откудова прибылей взять-то, душенька?! Как я тут одна хозяйствую, мужа у меня нет и не было, все в упадке, как есть, все!.. Уж и дом нет-нет придется заложить. Да разве же много за нашу-то развалюху дадут?! Ведь построено еще при царе Александре, покойся он с миром. Ах, Господь милостив, послал тебя, наконец. Хошь – делай себе вход отдельный, чтоб меня, стало быть, пореже видать, хошь – меня во флигелек отселяй, а только будет у твоих детушек свое родовое поместье!.. А это куда как важно, милушка, пущай же детушки каникулы свои проводят здесь. Ах, и чудная у нас здеся природа: и горки, и пригорки, и леса-то сосновые да еловые!.. Ох, да все успеем обсудить, голубка. Да ты слезай с повозки-то. Небось за дорогу уморилась. Уж и жара нынче нас всех донимает. А я побегу, прикажу баньку стопить. Тебе с дороги помыться в самый раз будет!.. Да только не взыщи: банька у нас как сгорела пять годов тому, так по сей день до конца не доделана. Ну, да ты там осторожненько. Иначе балочка горелая на головушку твою милую упадет, чем и живы-то будем?.. А опосля, после баньки, станем чаевничать. Только чаю-то у меня нету, не взыщи, ну да винца местного выпьем, давеча купила на базаре. Ах, душа моя, душа моя!.. Как же рада я, что явилася ты, не передать. Теперича с твоими деньгами быстро наше поместье в порядок приведем. Поживиться тут нечем, это так, это верно; все пашни да луга продали наши предки. Продали – а что-то и в карты, слышь-ка, проиграли. Ну да что теперь. Слезай же, душенька, проходи в дом-то. Да только сильно ножками не топай – весь пол у нас прогнил…
Барыня, вытаращив глаза, выслушала госпожу Васильеву, и только открыла было рот, чтобы ответить, как хозяйка имения радостно потащила ее за подол из повозки.
Этого нежная душенька помещицы не смогла стерпеть.
С силой дернув за подол, вырывая его из морщинистой руки хозяйки, барыня заорала так, что у нее самой зазвенело в ушах:
- Ефимка!!! Сию секунду – ДОМОЙ!!!
Мгновение спустя пыльный столб, поднятый конями, взявшими одуревшим галопом, скрыл из глаз изумленной помещицы Васильевой повозку с ее сонаследницею.
, для вашей супруги?
и 
)
