- Регистрация
- 10 Янв 2016
- Сообщения
- 17.307
- Симпатии
- 435.958
Новый рассказ про барыню от насикомого @засланный казачок
Окна барского дома были распахнуты настежь. Беспощадное солнце заливало землю с полуденной высоты. Свежий ветерок игриво вился вокруг плакучих ив, склонившихся над ярко-синей речной рябью, и затихал, колыхнув лишь слегка развешанное на веревках по всему двору недавно выстиранное белье.
В комнатах было жарко. Еще не подошел час обеда, но давно миновало время завтрака; в пустой столовой на темном паркете хозяйничали солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые тюлевые занавески. Где-то в отдалении слышались голоса кучера Ефима и кухарки Прасковьи; их кухни порой долетали густые ароматы готовящейся еды.
Барыня принюхивалась и блаженствовала, развалившись на невысокой кушетке подле самого раскрытого окна.
К ложу ее почти вплотную сердобольною нянею был придвинут низкий столик полированного дерева. Серебряный поднос, занимавший практически весь стол, был густо уставлен различными плошками с вареньем, маленькими булочками, гренками, баранками и подсушенными в печи хлебцами. Был еще кувшин, весь покрытый прохладной испариной; липкими руками ухватив его за бока, графиня Толстова, привстав, наливала себе в стакан молодое ягодное вино.
«Прямо с ледника, ай да Парашка, надо же, что за чудо-девка! – любовно разглядывая мелкие, быстро всплывавшие пузырьки в стакане, помещица исполнилась безмятежной нежности к кухарке. – Надобно б ее чем-то порадовать. Подарить ей, что ли, от всей души свой старый дождевик?.. Уж дырка на дырке, правда, так оно и заштопать-то недолго. А так-то всем он хорош, да и мне пора уж новый справить!»
Задумавшись, не будет ли это уж слишком хорошо - одаривать кухарку плащом с барского плеча, мадам Ирина не заметила, как в столовой появилась ее старшая дочь Оладья.
- Маменька, - несмело подала она голос от двери. – Не спите ли вы часом?
Барыня от неожиданности вздрогнула и разлила вино мимо стакана.
- Сплю ли я! – гневно воскликнула помещица, вытирая руки о накидку кушетки. – Ну глупая же ты девица. Какой может быть сон в эдакую жарищу?.. Едва-едва ночью глаза смыкаю, когда уж рассвет завиднеется. А коли не сплю – так все мысли об хозяйстве думаю. Мне, милая моя, положиться-то ведь не на кого. День-деньской кручусь да поворачиваюсь!.. – и в подтверждение своих слов графиня резво перевернулась на другой бок и с наслаждением глотнула из запотевшего стакана. – Ну а ты чего явилась? Ведь не звала я тебя.
Оладья глубоко вздохнула и присела на краешек стула.
- Мне, маменька, посоветоваться бы надобно.
- Так советуйся, раз пришла, - прокряхтела маменька, похрустывая сухариком, смоченным клубничным вареньем. – Что за беда стряслась, поведай.
- Ах, милая мамаша! – всплеснула руками Оладья. – Уж не знаю я, что скажете вы, а только вот… носить мне решительно нечего!.. – и, вскочив со стула с молодой горячностью, развела руки в стороны. – Глядите же, мамушка, сколь же коротки рукава. А юбка!.. Уж няня ее надставляла, надставляла кружевом, да всем, что только отыскалось. А только сызнова едва-едва коленки прикрыты. А уж ворот-то, маменька, извольте только поглядеть. Весь растянулся, и грудь так жмет, так жмет, что дышать, право, затруднительно!.. Да и само-то платье уж, что говорить – выцвело все, уж и не понять, какого оно цвета когда-то было…
Помещица отвела безразличный взгляд от дочери и зевнула.
- Я тебе, Оладка, так скажу. Носить наряды надобно аккуратнее, тогда ничего с ними случаться и не станет. А платье это, побойся Бога, еще я девицею носила. И ничего-то с ним в мои года не случалося.
- Так маменька, сколько лет-то уж минуло с тех времен?..
- А сколько б ни минуло, все одно: неряшлива ты, Оладка, как есть – вся в отца, папашу своего! – барыня закатила глаза и снова приложилась к стакану. – Да ладно. Не хмурься, мать не велит! Морщины появятся. А их, милушка, куда сложнее извести, нежели мамашины нервы!.. Поди же теперь, оставь меня. Да отца своего ко мне пришли…
Укоризненно взглянув на мать, потянувшуюся за булочкой, девица Оладья, покачивая у колен коротким платьем, вышла за дверь. Через минуту порог столовой переступил граф Толстов.
- Милушка, - улыбаясь, он нежно поцеловал жену в горячую щеку. – Чего изволишь? Обед покуда не готов, так я…
- И слушать не желаю, чего там «ты», - возмущенно фыркнула графиня. – А только нынче же прикажи Ефимке седлать коня да отправляться к портнихе в уезд. Пущай везет ее сюда, нашлась у нас ей работенка…
- Твоя правда, голубка, ах, как прозорлива ты да умна! – с восхищением согнулся в поклоне граф Толстов. – Я и то гляжу – дочушка наша вся поизносилась. Да ладно бы, была совсем девчушкою. А то уж, почитай, невеста на выданье – а ходит, что замарашка какая. Да и деньгами Бог нынче не обнес, так отчего бы не нарядить Оладушку? Пущай ходит красавицею…
Барыня бросила на мужа быстрый взгляд и тут же перевела его на кувшин.
- То-то умник ты у меня стал, душка-граф, - снисходительно улыбаясь, молвила помещица, протягивая ему стакан. – Ну, а теперь налей мне винца да ступай, ступай. Да накажи – пущай Ефим нынче же портниху предоставит. Коль уж за ценою мы не постоим, к вечеру я ее ожидаю. Да, милый друг, заодно уж попроси и нянюшку, чтоб проследила, как горничные девицы спальню для портнихи приготовят. Да вот пусть во втором этаже, рядом с лестницею, ее поселят. Там оно жарко, конечно, ну да проживет, с Божией помощью.
*
Третий день в спальне второго этажа стрекотала швейная машина. Портниха, седовласая, суровая на вид дама, спускалась к столу только к ужину. Завтрак подавали ей прямо в комнату, заодно вынося бесконечные горы разноцветных лоскутков, обрывков ниток, сломанных булавок и отрезков атласных и ажурных ленточек. Обедать почтенная дама не изволила, лишь спрашивала кувшин свежей воды да фруктов с барского стола.
Девица Оладья в ожидании новых нарядов дивно расцвела и похорошела. В первый же день портниха, расположившись в своих покоях, предложила ей иллюстрированный каталог заграничных мод. Разумеется, обсуждение моделей происходило в присутствии достопочтенной мадам Ирины.
- Маменька, ах, маменька!.. – восторженно восклицала Оладья, во все глаза рассматривая чудо полиграфического искусства. – Вот такое платье, вот с отделкой понизу – оно бы мне, кажется, в самый раз бы подошло!..
Мать глядела каталог внимательно и на замечания дочери отвечала либо снисходительным кивком (и тогда портниха делала на странице пометку карандашом), либо отрицательным сопением. Тогда страницы листались далее.
Наконец, определились с фасонами. Решено было пошить три летних наряда, все из нежнейшего батиста или кисеи: отделанное брюссельскими кружевами нежно-голубое, с тонким пояском на талии – кремово-розовое и с коротким рукавом еле-уловимо желтое, почти белое.
И достопочтенная портниха, сняв мерки с девицы Оладьи, заперлась в своей жаркой тесной комнате во втором этаже барского дома.
*
- Ах, нянюшка, милушка! – девица Оладка ворвалась в столовую и, радостно смеясь, закружилась вокруг кресла, сидя в котором няня довязывала шерстяной чулок.
Опустив на кончик носа очки, старушка с веселым любопытством окинула взглядом хрупкую, изящную фигурку воспитанницы. Даже старое, полинявшее платье, едва доходившее девушке до середины голени, не портило ее красоты.
- Что, миленькая, желаешь? – откладывая вязанье, улыбнулась няня.
- Ах, ничего, мой свет, ничего не желаю... более того, как нарядиться в то платье, голубое, да прокатиться в нем в нашей повозке! – Оладья весело рассмеялась и грациозно опустилась на диван рядом с нянею.
- Ну, ну, - старушка ласково погладила девушку по руке. – А повозка-то куда тебя, красавицу, повезет? Дай догадаюсь… Неужто мимо поместья графа Одинцова?.. – и, поймав смущенный взгляд собеседницы и заметив яркий румянец на ее щеках, няня, не в силах сдержать порыва, крепко обняла Оладью. – Вижу, все вижу. Все знаю, милушка. А что же?.. Сам-то он, граф Одинцов, и собой хорош, и молод, и именье его богатое… Женишок под стать!..
Девица вскочила на ноги и спрятала разрумянившееся лицо в ладонях.
- Ах, как же добра маменька!.. Ведь подумать только – как обо мне печалится, вот, портниху вытребовала, а сколь же денег пошло на мои наряды!.. Век молить о ее здравии стану Бога нашего!.. – воскликнула она. – Ах, няня, я такая теперь счастливая!.. – и, крепко поцеловав нянюшку в щеку, пританцовывая выскочила за дверь.
*
К концу недели портниха обещала справиться. И сдержала свое слово: сошедши вниз после обеда, покликала няню и попросила ту велеть Ефиму запрягать поутру.
- На ночь глядя чего и тащиться! – одобрила барыня, стоя в дверях столовой. – А уж нынче, бесценная наша Ольга Федоровна, просим, просим с нами как следовает отужинать!.. И не отпирайтесь, милушка, - в вашу честь будет банкет. Уж до чего же вы талантливы, знаете ли вы про то? Да другие-то ваши заказчицы разве хоть словом добрым вас отблагодарили, помимо оплаты ваших трудов?..
Портниха царственно кивнула и позволила мадам Ирине увести себя в гостиную, где после обеда был накрыт небольшой столик с наливками и закусками.
Ужин подали ровно в семь часов вечера. Кухарка Прасковья расстаралась;: стол был застелен самою новою, белоснежною скатертью, расшитой золотым шитьем. Граф Толстов, попыхивая трубкой, у распахнутого в вечерний сад окна, ожидал появления в столовой любимой дочери Оладьи, которая, как ему мнилось, впорхнет через высокий порог в одном из новых туалетов. Старая няня, листая молитвенник, тоже бросала нетерпеливые взгляды на дверь. Даже озорник Елька притих возле кресла нянюшки. Не было видно одной лишь барыни, да отчего-то портниха не торопилась спускаться из своей душной и жаркой комнаты во втором этаже.
- Кушать подано! – возвестила толстая кухарка Прасковья, с трудом втаскивая в столовую два подноса, уставленные горячими кушаньями и холодными закусками. За ней едва поспевали две горничные девушки, с трудом неся откупоренные бутылки, графинчики и лафтнички.
Граф Толстов облизнулся.
- Да где же Оладушка? – оставляя молитвенник, няня поверх очков посмотрела на него. – И где же наша милушка?..
- А вот и я! – воскликнула графиня, распахивая дверь в столовую из своей опочивальни и застывая на пороге. – Нравится ли тебе, душка-граф?!
Барин резко повернулся на голос. В дверном проеме стояла дражайшая супруга, облаченная в голубое платье, отделанное брюссельскими кружевами. За барыней, низко нагибаясь, следовала портниха Ольга Федоровна, расправляя складки на подоле и пытаясь разгладить на жирной спине помещицы след от шнуровки.
- Маменька! Маменька, а где же… - на молодой звонкий голос, раздавшийся от двери, отделявшей столовую от вестибюля, обернулись все присутствующие.
В дверях застыла девица Оладья.
- Маменька! – охнула Оладья, завидев мать. – Да никак вы в моем наряде?..
- В твоем?! – осклабилась графиня, вальяжно подходя к столу. – А кто тебе, девица Оладка, сказал, что милейшая Ольга Федоровна для твоего удовольствия старалась? – и мадам Ирина с удовольствием глотнула прохладного компота из ревеня.
- Но как же так, мамушка!.. – девица Оладья сжала руки под подбородком, и голос ее зазвенел. – Ведь как же так!.. Мне же ведь, вы сами признали, ходить и вовсе не в чем, да и вот папаша тоже… - Оладья протянула руку в сторону отца, застывшего около окна.
- Да, голубушка, уж это ты брось, - промямлил граф Толстов. – Дочке ходить не в чем, а у тебя весь, прости Господи, шкаф забит.
- Так и я про то же! – радостно завопила барыня, хватая двумя пальцами котлету. – Шкаф забит! Оладка! Бери из шкафа платье рыжее, ну, с хвостом. А хочешь – и синее бери, с манжетами. Или зеленое – я ведь зеленый цвет терпеть не могу. А не то красное с голубыми лентами возьми. А хочешь – желтое, ну там пятно, так ничего, ничего…. Бери, пока я добрая. Дарю! А уж нянюшка у нас, доченька, такая рукодельница!.. И кружевом надставит. И заштопает. И еще придумает что угодно, уж такая она у нас умница!.. А платья эти новые, числом три, я так подумала, мне, поди, нужнее будут. Ну посуди сама: вот нынче у нас ужин в честь Ольги Федоровны. Да через неделю званы мы с отцом твоим на помолвку к графу Рокотову. Да на Спас к нам обещал граф Немихайловский пожаловать. Вот тебе и три наряда, как есть. Ну а что маловаты они мне слегка – так это ничего. Нянюшка, я говорю, на все руки у нас мастерица. И надставит, и подошьет, и еще чего-нибудь придумает. А ты, Оладка, не хмурься. Да на мать не обижайся. Матери, в конце концов, виднее!..
ОБНОВКА
Окна барского дома были распахнуты настежь. Беспощадное солнце заливало землю с полуденной высоты. Свежий ветерок игриво вился вокруг плакучих ив, склонившихся над ярко-синей речной рябью, и затихал, колыхнув лишь слегка развешанное на веревках по всему двору недавно выстиранное белье.
В комнатах было жарко. Еще не подошел час обеда, но давно миновало время завтрака; в пустой столовой на темном паркете хозяйничали солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые тюлевые занавески. Где-то в отдалении слышались голоса кучера Ефима и кухарки Прасковьи; их кухни порой долетали густые ароматы готовящейся еды.
Барыня принюхивалась и блаженствовала, развалившись на невысокой кушетке подле самого раскрытого окна.
К ложу ее почти вплотную сердобольною нянею был придвинут низкий столик полированного дерева. Серебряный поднос, занимавший практически весь стол, был густо уставлен различными плошками с вареньем, маленькими булочками, гренками, баранками и подсушенными в печи хлебцами. Был еще кувшин, весь покрытый прохладной испариной; липкими руками ухватив его за бока, графиня Толстова, привстав, наливала себе в стакан молодое ягодное вино.
«Прямо с ледника, ай да Парашка, надо же, что за чудо-девка! – любовно разглядывая мелкие, быстро всплывавшие пузырьки в стакане, помещица исполнилась безмятежной нежности к кухарке. – Надобно б ее чем-то порадовать. Подарить ей, что ли, от всей души свой старый дождевик?.. Уж дырка на дырке, правда, так оно и заштопать-то недолго. А так-то всем он хорош, да и мне пора уж новый справить!»
Задумавшись, не будет ли это уж слишком хорошо - одаривать кухарку плащом с барского плеча, мадам Ирина не заметила, как в столовой появилась ее старшая дочь Оладья.
- Маменька, - несмело подала она голос от двери. – Не спите ли вы часом?
Барыня от неожиданности вздрогнула и разлила вино мимо стакана.
- Сплю ли я! – гневно воскликнула помещица, вытирая руки о накидку кушетки. – Ну глупая же ты девица. Какой может быть сон в эдакую жарищу?.. Едва-едва ночью глаза смыкаю, когда уж рассвет завиднеется. А коли не сплю – так все мысли об хозяйстве думаю. Мне, милая моя, положиться-то ведь не на кого. День-деньской кручусь да поворачиваюсь!.. – и в подтверждение своих слов графиня резво перевернулась на другой бок и с наслаждением глотнула из запотевшего стакана. – Ну а ты чего явилась? Ведь не звала я тебя.
Оладья глубоко вздохнула и присела на краешек стула.
- Мне, маменька, посоветоваться бы надобно.
- Так советуйся, раз пришла, - прокряхтела маменька, похрустывая сухариком, смоченным клубничным вареньем. – Что за беда стряслась, поведай.
- Ах, милая мамаша! – всплеснула руками Оладья. – Уж не знаю я, что скажете вы, а только вот… носить мне решительно нечего!.. – и, вскочив со стула с молодой горячностью, развела руки в стороны. – Глядите же, мамушка, сколь же коротки рукава. А юбка!.. Уж няня ее надставляла, надставляла кружевом, да всем, что только отыскалось. А только сызнова едва-едва коленки прикрыты. А уж ворот-то, маменька, извольте только поглядеть. Весь растянулся, и грудь так жмет, так жмет, что дышать, право, затруднительно!.. Да и само-то платье уж, что говорить – выцвело все, уж и не понять, какого оно цвета когда-то было…
Помещица отвела безразличный взгляд от дочери и зевнула.
- Я тебе, Оладка, так скажу. Носить наряды надобно аккуратнее, тогда ничего с ними случаться и не станет. А платье это, побойся Бога, еще я девицею носила. И ничего-то с ним в мои года не случалося.
- Так маменька, сколько лет-то уж минуло с тех времен?..
- А сколько б ни минуло, все одно: неряшлива ты, Оладка, как есть – вся в отца, папашу своего! – барыня закатила глаза и снова приложилась к стакану. – Да ладно. Не хмурься, мать не велит! Морщины появятся. А их, милушка, куда сложнее извести, нежели мамашины нервы!.. Поди же теперь, оставь меня. Да отца своего ко мне пришли…
Укоризненно взглянув на мать, потянувшуюся за булочкой, девица Оладья, покачивая у колен коротким платьем, вышла за дверь. Через минуту порог столовой переступил граф Толстов.
- Милушка, - улыбаясь, он нежно поцеловал жену в горячую щеку. – Чего изволишь? Обед покуда не готов, так я…
- И слушать не желаю, чего там «ты», - возмущенно фыркнула графиня. – А только нынче же прикажи Ефимке седлать коня да отправляться к портнихе в уезд. Пущай везет ее сюда, нашлась у нас ей работенка…
- Твоя правда, голубка, ах, как прозорлива ты да умна! – с восхищением согнулся в поклоне граф Толстов. – Я и то гляжу – дочушка наша вся поизносилась. Да ладно бы, была совсем девчушкою. А то уж, почитай, невеста на выданье – а ходит, что замарашка какая. Да и деньгами Бог нынче не обнес, так отчего бы не нарядить Оладушку? Пущай ходит красавицею…
Барыня бросила на мужа быстрый взгляд и тут же перевела его на кувшин.
- То-то умник ты у меня стал, душка-граф, - снисходительно улыбаясь, молвила помещица, протягивая ему стакан. – Ну, а теперь налей мне винца да ступай, ступай. Да накажи – пущай Ефим нынче же портниху предоставит. Коль уж за ценою мы не постоим, к вечеру я ее ожидаю. Да, милый друг, заодно уж попроси и нянюшку, чтоб проследила, как горничные девицы спальню для портнихи приготовят. Да вот пусть во втором этаже, рядом с лестницею, ее поселят. Там оно жарко, конечно, ну да проживет, с Божией помощью.
*
Третий день в спальне второго этажа стрекотала швейная машина. Портниха, седовласая, суровая на вид дама, спускалась к столу только к ужину. Завтрак подавали ей прямо в комнату, заодно вынося бесконечные горы разноцветных лоскутков, обрывков ниток, сломанных булавок и отрезков атласных и ажурных ленточек. Обедать почтенная дама не изволила, лишь спрашивала кувшин свежей воды да фруктов с барского стола.
Девица Оладья в ожидании новых нарядов дивно расцвела и похорошела. В первый же день портниха, расположившись в своих покоях, предложила ей иллюстрированный каталог заграничных мод. Разумеется, обсуждение моделей происходило в присутствии достопочтенной мадам Ирины.
- Маменька, ах, маменька!.. – восторженно восклицала Оладья, во все глаза рассматривая чудо полиграфического искусства. – Вот такое платье, вот с отделкой понизу – оно бы мне, кажется, в самый раз бы подошло!..
Мать глядела каталог внимательно и на замечания дочери отвечала либо снисходительным кивком (и тогда портниха делала на странице пометку карандашом), либо отрицательным сопением. Тогда страницы листались далее.
Наконец, определились с фасонами. Решено было пошить три летних наряда, все из нежнейшего батиста или кисеи: отделанное брюссельскими кружевами нежно-голубое, с тонким пояском на талии – кремово-розовое и с коротким рукавом еле-уловимо желтое, почти белое.
И достопочтенная портниха, сняв мерки с девицы Оладьи, заперлась в своей жаркой тесной комнате во втором этаже барского дома.
*
- Ах, нянюшка, милушка! – девица Оладка ворвалась в столовую и, радостно смеясь, закружилась вокруг кресла, сидя в котором няня довязывала шерстяной чулок.
Опустив на кончик носа очки, старушка с веселым любопытством окинула взглядом хрупкую, изящную фигурку воспитанницы. Даже старое, полинявшее платье, едва доходившее девушке до середины голени, не портило ее красоты.
- Что, миленькая, желаешь? – откладывая вязанье, улыбнулась няня.
- Ах, ничего, мой свет, ничего не желаю... более того, как нарядиться в то платье, голубое, да прокатиться в нем в нашей повозке! – Оладья весело рассмеялась и грациозно опустилась на диван рядом с нянею.
- Ну, ну, - старушка ласково погладила девушку по руке. – А повозка-то куда тебя, красавицу, повезет? Дай догадаюсь… Неужто мимо поместья графа Одинцова?.. – и, поймав смущенный взгляд собеседницы и заметив яркий румянец на ее щеках, няня, не в силах сдержать порыва, крепко обняла Оладью. – Вижу, все вижу. Все знаю, милушка. А что же?.. Сам-то он, граф Одинцов, и собой хорош, и молод, и именье его богатое… Женишок под стать!..
Девица вскочила на ноги и спрятала разрумянившееся лицо в ладонях.
- Ах, как же добра маменька!.. Ведь подумать только – как обо мне печалится, вот, портниху вытребовала, а сколь же денег пошло на мои наряды!.. Век молить о ее здравии стану Бога нашего!.. – воскликнула она. – Ах, няня, я такая теперь счастливая!.. – и, крепко поцеловав нянюшку в щеку, пританцовывая выскочила за дверь.
*
К концу недели портниха обещала справиться. И сдержала свое слово: сошедши вниз после обеда, покликала няню и попросила ту велеть Ефиму запрягать поутру.
- На ночь глядя чего и тащиться! – одобрила барыня, стоя в дверях столовой. – А уж нынче, бесценная наша Ольга Федоровна, просим, просим с нами как следовает отужинать!.. И не отпирайтесь, милушка, - в вашу честь будет банкет. Уж до чего же вы талантливы, знаете ли вы про то? Да другие-то ваши заказчицы разве хоть словом добрым вас отблагодарили, помимо оплаты ваших трудов?..
Портниха царственно кивнула и позволила мадам Ирине увести себя в гостиную, где после обеда был накрыт небольшой столик с наливками и закусками.
Ужин подали ровно в семь часов вечера. Кухарка Прасковья расстаралась;: стол был застелен самою новою, белоснежною скатертью, расшитой золотым шитьем. Граф Толстов, попыхивая трубкой, у распахнутого в вечерний сад окна, ожидал появления в столовой любимой дочери Оладьи, которая, как ему мнилось, впорхнет через высокий порог в одном из новых туалетов. Старая няня, листая молитвенник, тоже бросала нетерпеливые взгляды на дверь. Даже озорник Елька притих возле кресла нянюшки. Не было видно одной лишь барыни, да отчего-то портниха не торопилась спускаться из своей душной и жаркой комнаты во втором этаже.
- Кушать подано! – возвестила толстая кухарка Прасковья, с трудом втаскивая в столовую два подноса, уставленные горячими кушаньями и холодными закусками. За ней едва поспевали две горничные девушки, с трудом неся откупоренные бутылки, графинчики и лафтнички.
Граф Толстов облизнулся.
- Да где же Оладушка? – оставляя молитвенник, няня поверх очков посмотрела на него. – И где же наша милушка?..
- А вот и я! – воскликнула графиня, распахивая дверь в столовую из своей опочивальни и застывая на пороге. – Нравится ли тебе, душка-граф?!
Барин резко повернулся на голос. В дверном проеме стояла дражайшая супруга, облаченная в голубое платье, отделанное брюссельскими кружевами. За барыней, низко нагибаясь, следовала портниха Ольга Федоровна, расправляя складки на подоле и пытаясь разгладить на жирной спине помещицы след от шнуровки.
- Маменька! Маменька, а где же… - на молодой звонкий голос, раздавшийся от двери, отделявшей столовую от вестибюля, обернулись все присутствующие.
В дверях застыла девица Оладья.
- Маменька! – охнула Оладья, завидев мать. – Да никак вы в моем наряде?..
- В твоем?! – осклабилась графиня, вальяжно подходя к столу. – А кто тебе, девица Оладка, сказал, что милейшая Ольга Федоровна для твоего удовольствия старалась? – и мадам Ирина с удовольствием глотнула прохладного компота из ревеня.
- Но как же так, мамушка!.. – девица Оладья сжала руки под подбородком, и голос ее зазвенел. – Ведь как же так!.. Мне же ведь, вы сами признали, ходить и вовсе не в чем, да и вот папаша тоже… - Оладья протянула руку в сторону отца, застывшего около окна.
- Да, голубушка, уж это ты брось, - промямлил граф Толстов. – Дочке ходить не в чем, а у тебя весь, прости Господи, шкаф забит.
- Так и я про то же! – радостно завопила барыня, хватая двумя пальцами котлету. – Шкаф забит! Оладка! Бери из шкафа платье рыжее, ну, с хвостом. А хочешь – и синее бери, с манжетами. Или зеленое – я ведь зеленый цвет терпеть не могу. А не то красное с голубыми лентами возьми. А хочешь – желтое, ну там пятно, так ничего, ничего…. Бери, пока я добрая. Дарю! А уж нянюшка у нас, доченька, такая рукодельница!.. И кружевом надставит. И заштопает. И еще придумает что угодно, уж такая она у нас умница!.. А платья эти новые, числом три, я так подумала, мне, поди, нужнее будут. Ну посуди сама: вот нынче у нас ужин в честь Ольги Федоровны. Да через неделю званы мы с отцом твоим на помолвку к графу Рокотову. Да на Спас к нам обещал граф Немихайловский пожаловать. Вот тебе и три наряда, как есть. Ну а что маловаты они мне слегка – так это ничего. Нянюшка, я говорю, на все руки у нас мастерица. И надставит, и подошьет, и еще чего-нибудь придумает. А ты, Оладка, не хмурься. Да на мать не обижайся. Матери, в конце концов, виднее!..