...Пока Эльвира разливала чай, а служанка выбирала колючки из шляпы викария, матушка, борясь с похмельем, пыталась поддерживать светскую беседу.
- Чертова проститутка! – внезапно квакнул викарий, лягнув ногой. Кажется, все домашние уже привыкли, что профессия викария наложили характерный отпечаток на его манеры. Однако, матушка икнула и залилась краской.
...
Несмотря на неловкий инцидент, далее чаепитие продолжалось в чинном и благородном ключе. Викарий рассказывал о том, что планирует развернуть на живописном участке позади кладбища свиноферму, потому что грешно оставлять в природе пустоты, когда Господь велел всем плодиться и размножаться. Кроме того, он мечтал, что неплохо бы включить в церковный обиход должность порщика и закрепить его за каждым приходом. Порка стала бы обязательным и платным завершением каждого посещения дома Господнего. Викарий считал, что эпизодические телесные наказания не действовали должным образом на струны души. Кроме того, многие заядлые грешники исправно избегали этого душеспасительного мероприятия.
Неожиданно в гостиной появилась бабушка со своей цепной болонкой, бодро трусившей позади нее, а завершало сие шествие тяжелая чугунная цепь, тянувшаяся за болонкой. В другом порядке они никогда и нигде не появлялись. Даже трехметровый портрет бабушки в столовой отражал это завидное постоянство. Бабушка грузно опустилась в кресло и обвела собравшихся тяжелым взглядом, предвещавшим бурю. Ее сердечный китайский друг приболел, и теперь бабушка находилось в трезвом предгрозовом настроении. Болонка пристроилась у ее ног, как каменный страж и исподлобья сверлила взглядом лодыжки викария.
- Ну, и что же все замолчали? Я все слышала, смерды. Вы опять говорили обо мне?!
- Не хотите ли пирогов? – участливо поинтересовалась Феофания.
- Ваши пироги уже лезут у меня из всех отверстий! – раздраженно отмахнулась бабушка. – И что же вы хотите сказать? Скажите это мне в лицо! И я тут же разукрашу вам его в лучших традициях бытовой живописи!
Все присутствующие, как по команде, сели прямо и уставились в свои чашки, кто с серьезным, а кто – с весьма глупым видом.
- Что вы расселись, как полудурки? – закричала бабушка, хлопнув по столу кулаком, украшенным крупными перстнями. – Поднимите на меня веки и отвечайте, когда вас спрашивают.
Викарий приподнял голову, обвел присутствующих пытливым взглядом и убедившись, что никто за ним не наблюдает, с гадливой улыбкой наклонился к бабушке. Болонка дернулась, чтобы наконец впиться ему в ногу, но бабушка предупредительно дернула цепь, и доблестный охранник остался на месте, пуская слюну на ее туфли. Выслушав викария, бабушка удовлетворенно хмыкнула.
- Мерзавцы! Грязные мерзавцы. Сейчас я лучше расскажу вам кое-что про вас самих.
На этом месте маменька Эльвиры предпочла грохнуться в обморок, однако, никто не обеспокоился. Она всегда предпочитала беседовать с бабушкой именно в таком виде.
- Вот ты, с лошадиным лицом!
Лошадиное лицо Феофании вытянулось пуще прежнего.
-Козья морда! - подтвердил викарий в своей обличительной манере. Непонятно было, согласен ли он с бабушкой или это очередной приступ, потому никто не обратил на него внимания, а бабушка продолжала:
- Вчера мне подали гороховый суп, а там я нашла вставную челюсть! Отвечай, подлая рожа, это ты мне ее подсунула?
Феофания промолчала, сосредоточенно уставившись в окно и рассеянно сгибая в бантик серебряную ложку. Бабушка имела привычку ненадолго отключаться от действительности с открытым ртом. Это могло произойти как в театре, так и в туалетной комнате. Однако, она продолжала подозревать Феофанию в любых свалившихся на нее неприятностях. Будь то ее вставные зубы в чае или в манной каше, или пятно, посаженное пролетавшей мимо невинной птахой.
Не дождавшись ответа, бабушка продолжала:
- Да знаете ли вы, с кем имеете честь жить под одной крышей, подлецы? Лучшие художники Европы умоляли меня позировать им. Лучшие концертные залы мечтали увидеть меня солисткой. Я была первой красавицей и звездой высшего света, пока не вышла замуж за этого – ныне, слава богу, отдавшего Богу душу – похотливого барана, твоего дедушку, – при этих словах бабушка многозначительно взглянула на Эльвиру так, будто бы внучка заключала в себе все приходящие бабушке на ум эпитеты относительно ее беспутного супруга. – Ну, уж я не оставалась в долгу! Кроме того, все его полюбовницы отправились на тот свет еще раньше, иногда – какая жалость!- в самом расцвете лет. Что ВСЕМ,– бабушка угрожающе лязгнула челюстью, - присутствующим стоило бы иметь ввиду.
На этом месте бабушка неожиданно впала в беспамятство, зато сразу же пришла в сознание маменька Эльвиры.
- Феофания, будьте добры, обвяжите ей голову шелковым платком. В самом деле, эти вездесущие челюсти в бульоне, в беседке и даже в библиотеке уже порядком надоели всем.