Дискуссии о том, что «проституция – это выбор», перекладывают ответственность за существование проституции на женщин. Насилие мужчин над женщинами в проституции объясняется действиями женщин, которых подвергают насилию, тем, что женщины сами выбрали находиться в этой ситуации. Когда про женщин, которые подвергаются другим видам насилия, говорят, что они сами это выбрали, или спрашивают, почему же они остаются, феминистки называют это обвинением жертвы, «виктимблеймингом». Однако в отношении проституции такие рассуждения до сих пор считаются легитимной тактикой.
Феминистские теоретикессы и активистки движения против изнасилований разоблачали «миф об изнасиловании», согласно которому женщины вызывают изнасилования своим собственным поведением (Russell, 1975; Brownmiller, 1975). Поскольку в большинстве стран мира суды до сих пор активно пользуются этим мифом во время процессов об изнасилованиях, очевидно, что подобная идеология обвинения жертвы очень эффективна. Женщин обвиняют в том, что они носили не ту одежду, посещали не те места, соблазняли мужчин, соглашались на то, чтобы их подвезли, или в том, что они «проститутки».
У подобной практики обвинения жертв есть своя научная поддержка в лице виктимологов, которые, начиная со Второй мировой войны, искали возможности для того, чтобы обвинять женщин в преступлениях мужчин. Например, феминистские теоретикессы, занимавшиеся вопросом изнасилований, с 1970-х годов критиковали за это работы Менахима Амира (Brownmiller, 1975).
Обвинение жертвы было основным объяснением и других форм мужского насилия, в том числе, сексуального насилия над детьми. Сексологи обвиняли маленьких девочек за то, что те демонстрировали эмоциональную привязанность, принимали конфеты от взрослого мужчины и проявляли другие формы «провоцирующего» поведения (Jeffreys, 1982).
Обвинение жертвы в случае избиений мужчинами принимало форму, как и при других видах насилия, разбора личных характеристик женщины, которые стали причиной того, что ее избили. Однако самый распространённый тип обвинения жертвы в таких случаях – это вопросы о том, почему она не ушла. Опрос среди 216 случайно выбранных людей из США показал, что 60% респондентов согласны, что, если бы избиваемая женщина действительно боялась, она бы ушла (Barnett and La Violette, 1993, p. 76).
Теоретикессы в области насилия пытались ответить на этот вопрос, объясняя, что насилие развивается в отношениях таким образом, что создаются препятствия для принятия простого решения об уходе. Они показывали, как продолжительные пытки со стороны избивающего партнера оказывают влияние на психологическое состояние женщины, затрудняя принятие ею решений. Они доказывали, что женщины очень редко могут рассчитывать на помощь семьи, друзей, полиции и других организаций; что женщины часто экономически зависят от своих мучителей, особенно если у них есть дети; и что женщины, с подачи культуры обвинения жертв, винят самих себя. Кроме того, избиваемые женщины разумно предполагают, что попытка уйти повышает риск их убийства, поскольку именно это очень часто и происходит. В США наибольшую известность такое убийство получило во время дела О. Джей Симпсона (Schneider, 1996). Решение остаться и терпеть насилие может показаться привлекательнее, чем смерть или жизнь в постоянном страхе, когда тебя выслеживают и преследуют.
Несмотря на на огромное количество работ о том, почему женщины могут оказаться неспособны уйти из отношений с насилием, даже феминистки перекладывали вину на Хедду Нуссбаум. В свое время случай Нуссбаум вызвал серьезный раскол среди феминисток. Нуссбаум подвергалась пыткам со стороны Джоэля Стейнберга, мужчины, с которым она жила. Пытки были настолько жестокими, что они шокируют даже на фоне других историй женщин, которых избивали партнеры.
Стейнберг пинал ее ногой в глаз, душил ее, целенаправленно бил по гениталиям, мочился на нее, подвешивал ее в наручниках на стену, повредил ей слизистую глаза, ткнув в него пальцем, несколько раз ломал ей нос, вырывал ей волосы клочьями, когда таскал ее за волосы по квартире [Caputi, 1993, p. 10].
Стейнберг жег ее газовой горелкой, вызывая ожоги по всему телу. Проблемой для многих феминисток стало то, что Стейнберг пытал не только ее, но и Лизу – девочку, которую он нелегально удочерил. Нуссбаум не попыталась защитить девочку, более того, она просто находилась рядом в течение трех часов, пока Лиза умирала, и не вызвала помощь. Сьюзан Браунмиллер, авторка одной из первых и очень влиятельных книг с феминисткой критикой изнасилований, «Против нашей воли», обвинила Нуссбаум в соучастии в насилии над Лизой и заявила, что ее нельзя считать жертвой. Она считала, что «феминистки не должны поддерживать любое поведение и действия всех избиваемых женщин… Цель феминизма – предоставить женщинам возможность для практики свободы воли, а не оправдывать женщин, отказавшихся от свободы воли, называя их «жертвами с промытыми мозгами» [ibid., p. 11]
Обратите внимание на то, что Браунмиллер говорит о «свободе воли» — понятии, заимствованном из американского либерализма. Джейн Капути возражает, что такой подход убирает внимание от Стейнберга. Обсуждение ведется не о том, как мужчина мог творить подобное, а о том, как женщина могла позволить ему это делать. «Объяснение насилия ищется в личности жертвы… а не в доминировании мужчин» (ibid., p. 11). Капути, в свою очередь, заявляет, что объяснение того, почему Нуссбаум не вызвала скорую помощь, пока Лиза умирала, нужно искать в «традиционной семье и в ее статусе жертвы пыток» (ibid., p. 12).
Интересно, что сами названия мужских избиений способствуют тому, чтобы скрыть вину мужчин. Такие термины как «домашнее насилие» или «семейное насилие» скрывают ответственность мужчин и создают впечатление, что избиения в отношениях являются гендерно-нейтральными.
В проституции проблема наименования насилия принимает экстремальные формы. Слово «проституция» никак не включает в картину агентов насилия, мужчин, и это позволяет говорить о проституции как о чем-то, за что только женщины несут ответственность, как будто это что-то, чем женщины могут заниматься сами по себе. Термин «проституированная женщина» полезен, по крайней мере, тем, что он указывает, что некий агент существует. Однако термина, который действительно демонстрирует ответственность мужчин, пока не существует. Наименование важно, и подобный термин будет полезен для дебатов о роли мужчин.
Обвинение жертвы в проституции демонстрируют мужчины-сексологи, социологи и психологи, которые пытаются объяснить вовлечение в проституцию. личностными особенностями и образом жизни жертв.
Гарольд Гринвальд в своей книге 1958 года «Девочка по вызову» пишет с точки зрения психоанализа. На основе исследования одного случая он решил, что у девочки по вызову «крайняя форма поведенческого расстройства» (Greenwald, 1964, pp. 12–13). У Стеллы есть «трудности с установлением близких отношений» и «доверием», кроме того, она отвергает идентификацию с женщинами. Она хочет отомстить холодной и равнодушной матери и «похоже, чувствует потребность унижать себя» (ibid., pp. 84, 92). Другие психоаналитики писали, что проституированные женщины фригидны и враждебно относятся к мужчинам. При этом они считали, что это причина их проституции, а не следствие.
Гловер в книге «Психопатология проституции» предполагает, что проституированная женщина «бессознательно ищет возможность заблокировать и наказать себя за свои изначальные инцестуозные (инфантильные) стремления, отказывая себе в нормальной взрослой любви и браке» (1969, p. 12). Такой подход больше не популярен, по крайней мере, не среди феминисток, однако я предполагаю, что сосредоточенность на «выборе» женщин, попадающих в проституцию – это просто обновленная версия обвинения жертвы.
Это очень хитроумное обвинение жертвы, потому что создается впечатление, что это объяснение проституции наделяет женщин способностью к самоопределению и по-феминистски видит женщин сильными, властными и способными. Однако такое объяснение полностью скрывает роль мужчин. В самом деле, в работах, которые стремятся показать, как женщины «выбирают» проституцию, проституторы практически не упоминаются. Создается впечатление, что проституция – это какая-то безобидная индустрия, которая удовлетворяет потребность женщин в хорошо оплачиваемой занятости, и которая сохраняется исключительно потому, что женщины «выбирают» ее.
Ограниченность выбора
Важно проанализировать условия жизни проституированных женщин, чтобы понять, почему риторика о «выборе» совершенно неуместна. Либеральные феминистки критиковали подобный анализ ограниченности выбора женщин, обвиняя его в снисходительности. Джэнис Рэймонд отмечала, что Карла Маркса уважают за его идею о том, что люди не делают выбор на созданных ими самими условиях, но когда феминистки таким же образом описывают положение женщин, их критикуют за то, что они «выставляют женщин жертвами». Тем не менее, исследовательницы и женщины, пережившие проституцию, предоставили огромный объем доказательств, которые опровергают идею о том, что проституция – это «выбор».
Джоэнн Миллер в сборнике под названием «Сексуальное принуждение» (1991) относит проституцию к спектру принуждения. Она утверждает, что проституция является не «выбором», но ситуацией, в которой «представительницы наиболее безвластных групп вынуждаются или принуждаются, физически или психологически, участвовать в половом акте, так что проституция является принуждением и эксплуатацией на фундаментальном уровне». По ее словам, приход женщин в проституцию «примерно такой же добровольный, как решение молодого мужчины стать солдатом, после того как его призвали на службу в военное время» (ibid., pp. 47, 54).
Джейн Энтони, которая была в проституции, написала в журнал MS статью «Проституция как “выбор”», в которой она выступила против либеральной идеологии, предпочитающей аргументы о «выборе» (1986, p. 86). Она подчеркивает, что большинство женщин, которые рассуждают о «выборе» проституции, вовсе не хотят выбирать ее для себя самих. Те сторонницы проституции, которых с таким энтузиазмом приглашают контролируемые мужчинами СМИ, «или бросили проституцию, или никогда и не были проститутками, некоторые из них работают «мадам» и продают тела других женщин… лишь очень немногие действительно работают проститутками». Она считает, что аргументы о «выборе» полностью лишают контекста коммерческий секс, умалчивая о «культурных ограничениях, отягчающих «выбор» женщин – дискриминации в сфере труда, гендерном неравенстве в суде и, в целом, настолько повсеместном сексизме, что он часто остается невидимым» (ibid.).
Исследование проституции в Осло, проведенное Хойгард и Финстад (1992), показывает, насколько мало настоящих возможностей для выбора было у женщин, у которых брали интервью. Средний возраст первого опыта в проституции составлял пятнадцать с половиной лет – ниже возраста согласия в большинстве стран. Женщины попадали в проституцию до того, как у них появлялся какой-либо другой способ для зарабатывания денег. Как правило, женщины принадлежали к самому нижнему слою рабочего класса – тенденция, на которую указывают и другие исследования проституции.
В данном исследовании шокирует распространенность опыта проживания в закрытых учреждениях. Только 3 из 26 респонденток, никогда не помещались в какие-либо закрытые учреждения, такие как детские дома, тюрьмы и психиатрические больницы. Некоторые побывали в закрытых учреждениях самого разного типа. Пятнадцать женщин попали в закрытые учреждения до своего первого опыта в проституции, уже тогда они оказались в положении отвергнутых обществом. Очень часто именно закрытые учреждения готовили молодых женщин к проституции. Многие женщины оказались подготовлены к проституции ужасным жизненным опытом, так что проституирование не казалось им таким уж невыносимым.
Например, Анита рассказала, что ее первым проститутором был мужчина лет 70. По ее словам: «Это было совершенно отвратительно. Но я не сильно об этом думала. Я делала кучу странных вещей, у меня были групповухи с тех пор, как я была совсем маленькой. Моя сексуальная жизнь уже и так была стремной» (ibid., p. 17). Когда девочки страдают от сексуального насилия с ранних лет, как это происходило со многими проституированными женщинами, очень сложно увидеть в этом действительно свободный выбор.
Большинство молодых женщин, которые попали в проституцию в Осло, до своего первого опыта какое-то время общались с другими уличными детьми. Они состояли в бандах и соглашались на секс за деньги или баллоны с краской. Поначалу с ними делились краской уже проституированные девочки, а потом они сами присоединялись к проституции, чтобы не оставаться в долгу. В их субкультуре проституция была способом делиться и выражать солидарность, а уклонение от нее считалось нахлебничеством. Как объясняют Хойгард и Финстад, «все женщины в нашем обществе в тот или иной момент, возможно, далеко не один раз, сталкиваются с мнением о том, что наш главный ресурс – это наше тело». Но женщины не считали, что они сделали информированный и обдуманный «выбор». По словам одной из женщин: «Если бы я знала то, что я знаю сейчас, я бы никогда этим не стала заниматься» (ibid., pp. 18, 22).
Проституция не является типичным решением для молодых женщин, которые столкнулись с безработицей или непривлекательными вариантами работы. Те женщины, которые все-таки становятся проституированными, уже приобрели, в результате личного опыта или культурного влияния, идею о том, что их личная ценность – это их тело, и это делает проституцию допустимой альтернативой. Необходима комбинация определенного образа себя и угнетенного положения в классовом обществе [ibid., p. 76].
Единственными доступными вариантами работы для этих женщин, которые они пробовали, была неквалифицированная работа уборщицы, продавщицы, няни, санитарки и официантки. Они боялись раскрытия своего опыта проституции, который они получили еще до какого-либо опыта оплачиваемой работы, и очень часто это приводило к тому, что они увольнялись.
Хойгард и Финстад выявили другие факторы, которые влияли на их решение, в том числе зависимость от наркотиков, из-за которой выбор сводился к проституции или преступлениям, так как на наркотики были нужны большие суммы денег.
Поскольку женщины считали, что у них нет альтернатив, неудивительно, что молодые женщины говорили о том, что все их подруги по детскому дому тоже попали в проституцию. Присоединяясь к проституции, они получали чувство «взаимовыручки» и сплоченности против общества. Некоторые чувствовали себя сильными, потому что использовали сексуальные потребности мужчин, как комментируют Хойгард и Финстад: «Когда сексуальность является для женщины единственным источником власти, потребуется недюжинная сила воли, чтобы не использовать свою сексуальность как способ ощутить хоть какую-то власть» (ibid., p. 83). Однако в результате создается инструментальное отношение к сексуальности.
Женщины в этом исследовании не были вовлечены в проституцию сутенерами, их не принуждали силой. В большинстве современных работ их бы описали как «выбравших» проституцию, но если внимательно рассмотреть их обстоятельства жизни, то становится очевидным, что этот «выбор» не имеет никакого отношения к тому, что подобные комментаторы из среднего класса сочли бы выбором для самих себя. Экономический статус женщин в США, например, предполагает, что «выбор» проституции не совершается при наличии других возможных альтернатив. Согласно Бюро статистики США, женщины составляют две трети взрослых людей, живущих за чертой бедности. Работающие полный рабочий день женщины зарабатывают лишь 60% от заработков мужчин, а женщина с высшим образованием в среднем зарабатывает меньше, чем мужчина лишь со школьным аттестатом (Barnett and LaViolette, 1993, p. 24).
Кризис с предоставлением помощи девочкам, оставшимся без попечения родителей, похоже поставляет новых молодых женщин в проституцию во многих западных странах. Мэгги О’Нейлл, которая работает с проституированными женщинами в Бирмингеме, пишет: «Некоторые молодые женщины вовлекаются в проституцию после того, как о них перестает заботиться государство, потому что они испытывают финансовые проблемы и связаны с уличной субкультурой. Другие попадают в руки сутенеров и их явно принуждают к проституции еще до совершеннолетия с помощью «романтичных» отношений с местными сутенерами. У всех этих молодых женщин очень грустные истории жизни: сексуальное насилие в детстве, физическое и эмоциональное насилие, разрушенные семьи, частая смена приемных семей». [O’Neill, 1996, p. 135].
Нужно какое-то другое слово для описания действий женщин в настолько неблагополучных жизненных ситуациях. Я предпочитаю говорить «решение», а не «выбор». Преимущество слова «решение» в том, что оно передает тяжелую задачу, которая стоит перед женщиной в ситуации с очень ограниченными альтернативами, каждая из которых может быть нежелательной. Слово «выбор» подразумевает наличие равнозначных и желательных альтернатив. Мужчина, окончивший частную школу и Гарвард, может делать рациональный выбор о том, заниматься ли в дальнейшем медициной, юриспруденцией или военным делом. Слово «выбор» неуместно в отношении женщины, которая «выбирает» между низкооплачиваемой тяжелой работой, которая не позволит ей забирать ребенка из садика, и возможностью получить больше денег при более гибком графике, но ценой надругательства над собственным телом. Да, женщины действительно принимают самостоятельные решения, но это болезненные и мучительные решения в очень ограниченных обстоятельствах, это не «выбор» блестящего будущего с возможностью самореализации.
