ДЭушка лет под полтинник просыпается от резкого телефонного звонка, и громко матерится - хоть и пятница, но праздник, ведь вчера был четверг, 8 апреля. 8.04 если быть точнее. 8 это бесконечность. А 4… Ну 4 бокала вина выпиваются в пасхальной затрапезной вечере… Но 8 это символ бесконечности, стало быть наклюкалась Матуська вчера знатно. Хотя и не Пасха. Но она уже скоро.
Матуську воскресает из алкогольной прострации. Встает с кровати. Спотыкается о пустые бутылки из под кагора, которые опустошила накануне и бессильно падает обратно в постель.
- Марго! Марго! Неси телефон.
- Да мам, - Марго в соседней комнате откладывает запланированный суицид на после обеда, дастает голову из полиэтиленового пакета, ставит на паузу песню system of a down - chop suey и бредет покорно выполнять приказ родительницы.
Бледная невзрачная девица как будто-бы Бальзаковского возраста, хотя на самом деле еще подросток, шаркает по полу тяжелой поступью, еле-еле находя в себе сили. И бормочет под нос: “I don't think you trust in my Self-righteous suicide,
I cry, when angels deserve to die”.
Голос у Марго такой же тусклый и безжизненный как она сама.
Телефон перестает звонить.
- Марго! - хрепит Матуська с кровати, давая понять что терпение ее на исходи.
Марго трусит как мопс в эпелептическом препадке к спальне, а со лба течет холодный пот.
Она вручает телефон матери, а та смотрит на нее с презрением, которое действует на дщерь как удар хлыста. Она уходит обратно в свою комнату, и решает отложить суицид на неопределенное время - силы, сэкономленные на него опять кончились.
Матуська, как хищная птица жертву, хватает телефон нарощенными красными ногтями. Она надеется что звонок был от арабского шейха... Ну или по крайней мере это мог бы быть увидевший Матуську в инстаграме Мишустин, который сразу влюбился в сочные прелести нашей шаболды, и бросился обрывать телефон, в надежде на аудиенцию…
Она смотрит номер. Но это всего лишь бэйби номер один - Богдан. (Кстати, вы заметили что во всех крепко пгмнытых семьях первенца называют Богданом? Странно что Дева Мария не назвала Иисуса Багданом, епт).
Матуська вздыхает и перезванивает. Богдан на том конце кажется чем то невероятно возбужден, от чего почти визжит в трубку:
- Мам, хочешь я тебе анекдот про геев расскажу?! - и не дожидаясь согласия ногоматки, начинает рассказывать, похрюкивая при этом от восторга как поросенок, который добрался до заветного корыта с отрубями:
- Короче, старый пидор произносит за столом тост: “Мальчики… Девочки… Какая в жопу разница”, - но Матуська с бодуна не понимает какая разница, от чего в разговоре повисает неловкая пауза. Богдан пытается разрядить обстановку:
- Ну мам, ну в жопу, понимаешь, ахаха? - от визглявого голоса Богдана у Матуськи начинается мигрень.
- А про двух геев в бассейне знаешь? Короче, сидят два гея в бассейне…, - Матуська не дослушивает и с раздражением сбрасывает. В голове проносится мысль “лучше бы я сделала аборт”.
На этой не христианской ноте наша героиня кое как встает и начинает наводить марафет. Для начала достает откуда-то из под кровати крем тик так, срок годности истек еще в 2014 году, но Матуську это не смущает и попадья начинает бережно протирать свои складочки-обвислости липкой субстанцией из тюбика.
- Ничего, - успокаивает себя Матуся, - 45 баба ягодка опять. А 49… 4 бокала вина выпиваются в пасхальной затрапезной вечере… Надо жахнуть. А 9 детей. Короче сулящий успех возраст...
Цифровой психолог всегда в своих расчетах прав.
Матуся мажет кремом живот и замирает. Он как будто-бы набух. Баба в этих вопросах бывалая она сразу понимает что к чему. Тем более что ровно месяц назад был то ли какой-то не очень крупный церковный праздник, то ли пятница, так что она немного заложила за воротник, а когда прочухалась, на ней с яростным выражением лица сопел о. Николай, жамкая ее перся как доярка вымя какой-нибудь Зорьки и при этом бубня под нос: “не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого”.
- Гребанный боженька на велике, Иисус мне в рот, св бл Матрону тудаж... , - стонет Матуська. Но впрочем хорошо что у дома в двух шагах, при салоне красоты Клеопатра как раз открылся экспресс абортарий. Главное чтобы у мастера было окошечко до обеда.
Матуська звонит в абортарий и ей везет: есть время на 11.30. Ну там можно будет заодно и маникюр с педекюром сделать. Получить оргазм от кюретки. А из эмбриончика изготовить омолаживающий крем.
Довольная собой Матуська высасывает оставшийся кагор из бутылки, настроение ее стремительно улучшается и она с блаженным видом принимается за чтение ленты инстаграма. И тут как раз… Пилик. И еще один. Кто-то лайкнул ее фото в белых шортиках. И еще одно, где она целомудренно облизывает банан размера XXXL.
Его зовут Ашот, и на фото он на фоне баклажановой Лады стоит в красных мокасинах. Молодой и красивый почти как Челентано (если бы он родился в Ереване).
- Вай, какой красивый дэушка. Вай. Влюбился. А у тебя масковский праписка? Женюсь хоть завтра, - Матуська в восторге от настойчивых мужчин, но решает пококетничать:
- Прописка московская, и писка тоже. А еще я мать 9 детей, - и напрасно ждет ответное сообщения от Ашота, который тут же трезво оценил свои шансы на хотя бы один квадратный метр жилплощади и растворился в тумане.
Матуська долго не печалится - сразу поняла что Ашот просто умер от восторга. Ну ничего, это с Ашотами на ее странице случалось регулярно, ничего не поделаешь, просто и тут она запела “потому что нельзя быть на свете красивой такой”.
Пилик. Снова лайк. Джамиль. На Курском вокзале, закинув ногу на ногу сидит неопределенного возраста таджик. Горбатый от непосильного столичного труда, но все еще нищий после стройки очередного небоскреба, потому что зарплату за месяц получил в размере 100 рублей, он решает что терять ему нечего и готов продать свое тело в сексуальное рабство, в обмен на еду и кров. Джамиль настолько отчаялся, что ему плевать на возраст будущей мамзели. И даже на вероисповедание. Лишь бы она вкусно готовила плов. И дала денег на обратный билет в Душанбе.
Матуська, имеющая опыт найма нянек для своих 9 детей, сразу оценивает Джамиля по шкале отчаянья и сжимается от возбужденного восторга: видно невооруженным взглядом: ему деваться некуда.
- Салом Алейкум, богиня красоты. Как у нас на востоке говорят: счастлив мужчина, который сорвет эту розу.
- Розу давненько никто не срывал, - томно тянет Матуська, решив не считать отпирдоливание похотливым дьяком за полноценный секс.
И дальше сразу переходит в директ, чтобы не терять времени, потому что после аборта самое-то немного посодомитить. Утешить себя так сказать.
Джамиль соглашается на все условия. Терять то ему нечего. Матуська встретится с ним в 15.00, расчитывая успеть сделать все косметологические процедуры к этому времени и домчать на яндекс такси до курского, на встречу к своему неожданно свалившемуся на голову счастью.
- Марго! Подай блядские шорты и шлюшьи гипюровые кофточки, - кричит Матуська.
За стеной раздается глухой грохот - это Марго со вздохом выскальзывает из петли и бредет рыться в карзинах с обоссанными штанишками младших братьев в поисках припасенных на черный день Матуськой блядких нарядов. Наконец находит джинсовые шорты с низкой посадкой и в стразах - модные на заре 2000 годов. Топ жгучего красного цвета с глубоким декольте и чулки в сеточку. Мутуська хватает тряпки и закрывает дверь.
От вещей фонит уриной, но это ничего - запах резкий и режущий глаза собьет с ног любого мужика хлеще феромонов. Матуська кладет вещи на кровать и ищет свое парадно выходное сексуальное белье - трусы с утяжкой расцветки папской рясы и лифчик пушап для кормления.
Приодевшись, Матуська крутится у зеркала в восхищении: да этой девочке больше 20 не дашь. В реальности же отражается в зеркале потасканная баба с печатью порока на жухлом лице. Довольная собой Матуська начесывает белокурые пряди - то сбрасывает на лоб, то собирает на затылке - и так красиво, и эдак. “Да, красота страшная сила”.
На часах 10.30, пора в салон. Матуська выпархивает из будуара вся в предвкушении плотских утех и оргазмов от кюретки. Ах, какой чудесный денек, думает она. Надевает на голову пластмасовую корону дочери Тавы и накидывая на плечи платок, которым раньше покрывала голову на причастие.
Улица встречает нашу героиню двумя градусами тепла, но Матуська так воодушевлена что почти не замечает как теряют чувствительность пальцы на ногах, когда блядкие босоножки на 15 см каблуках наступают в холодную апрельскую лужу.
Она влетает в Клеопатру и не смотря на то, что пришла рано, торопится на процедуры. Доплачивает 100 руб за то, чтобы эмбриона перед переработкой в крем крестили. И ждет у кабинета своей очереди.
Снова звонит телефон, рингтон воет: “о божэ, какой мужчина, я хочу от тебя сына”. Звонит о Николай. Матуська быстро хватает трубку, напоминая себе сменить рингтон - детей от о Никалая она больше не хочет. Ни сына, ни дочку, ни дауна, ни трансгендера…
- Нечестивая блудница Елена, - монотонно бубнит поп, как будто читает отче наш, патриарх строит у себя новое евангилиехранилище, так что алиментов в этом месяце не жди. За меня не переживай баба, скоро Пасха, там нам пожертвуют куличей и яиц, я тебе отошлю. Благослови тебя Господь, - и вешает трубку, пока Матуся не успела обложить его трехэтажным.
Отцу бы Николаю в загородную резиденцию отряд большивиков на тачанке, - думает Матуська. Куличи с яцами конечно хорошо, но за аборт ими не заплатишь. И за маникюр. И за педекюр. И за такси.
Матуська бежит на ресепшн и в спешке отменяет абордаж и ногти, не забыв забрать назад свои сто рублей. “Придется теперь рожать... Что наделал бородатый прелюбодеев... Этого бы батюшку да в Европу на экспорт, как быка производителя, осеменять несчастных европейских бездетных абортес... Да хоть в Африку, залупой крокодилов глушить, только бы подальше от Матуськи... Потому что хоть она и не любит его, но т к св бл провославная, то только стоит о Николаю оказаться в радиусе пары метров от Матуськи, то его альфосамцовые фирамоны делают свое бесовское дело - как мартовска кошка становится Мутуська на четвереньки и трясет дряблой жопой перед божьим человеком, забыв про всякий стыд. Св бл она и в Африке св бл”...
Хмуро бредет наша шальная императрица в сторону Курского вокзала. По пути заходит в фикспрайс, погреться и нечаянно ворует тушь. Это замечает рослый киргиз на выходе, так что Матуська на полной скорости выбегает из магазина, стуча каблуками по мокрому апрельскому асфальт. Она вцепилась в тушь как в приз за первое место по многодетности и вопит что она мать девятерых, но при этом скорости не сбавляет, пока киргиз не отстает.
Садится в парке на холодную мокрую скамейку, яростно открывает тушь и трясясь как жопа Бьенсе на концерте, начинает густо намазывать глаза. Одно утешение - ее ждет Джамиль. И Матуська немного согревается, представив как грубые мужские руки с мазолями мясят рыхлое тесто ее обрюзгшего тела. Как таджик заныривает в ее недра по пояс и в глазах его читается страх, как у ребенка, который оказался на глубине и не умеет плавать.
Отчаяние. И покорность.
Такие глаза она видела у нянек, приехавших в белокаменную с просторов СНГ на заработки. Они были готовы работать за 10к в месяц. Спать в кладовки, причем в вертикальном положении. И давали дьяку трогать себя за белые изможденные ляшки. Лишь бы выжить.
Она чувствовала себя охотницей за молодой плотью. И ощущала как будто почти уже держит в руках сочную добычу. А добыча трепещет, как выкинутая на берег рыба… Как плод, абортированный на 32 неделе. Как грудничок под героином...
В это самое время, на Киевском вокзале действительно трепетал Джамиль. Он дрожал мелкой дрожью от нехорошего предчувствия - мадам скинула ему в директ пару нюдсов, и он уже пол часа, покрываясь холодной испариной, изучал их, оценивая предстоящий объем работ и перспективы покушать сегодня. Нет, гиблое дело, лучше на кирпичный завод в Дагестан. Махнул рукой куда-то в сторону:
- Эй, Назарбек, когда отправляемся?
- Сэгодня, - ответил как из под земли выросший Назарбек, и протянул Джамилю рюмку водки с клофелином.
Замерзшая и злая Матуська напрасно рыскала по вокзалу в поисках Джамиля. Газелька, в которую затолкали его несколько часов тому назад уже уносила бедолагу в сторону каторги на территории безымянного аула. И до того, как отключится, он был счастлив - слава Аллаху, трудовое рабство всяко лучше сексуального...
Когда Матуська делала 6 круг по залу ожидания, всматриваясь с надеждой в лица сидящих на креслах пассажиров и вжавшихся в них бездомных, ее под руку поймал дежурный полицейский: - Гражданочка, тут общественное место, а не панель, - и вышвырнул ее на улицу. И даже не стал слушать что она не какая то там, а мать уже считай десятерых.
Хмуро опустив голову бредет по площади Курского вокзала Матуська. Расстроенная и злая. Видит она вокруг себя только блядей и пидоров. И ненавидит весь мир за то, что счастье, которое казалось бы, было у нее в руках, ускользнуло прямо из под носа. Клянет Матуська про себя патриарха Кирилла, который так некстати начал строить евангилиехранилище. Клянет фертильность о. Николая, который как не вдует ей, так сразу с далеко идущим результатом. Клянет Джамиля за трусость. Клянет погоду. Клянет бога.
Тем временем в родовом имении многодетной семьи переполох: Богдан приехал в гости к матери, чтобы дорассказать ей анекдот про геев в бассейне, но дверь ему открыла Марго. Грустная, как рыба капля. В футболке с шамбалой, чуть прикрывающей нездорово опухшие ноги, покрытые свежими порезами.
- Мама дома?
- Нет, уехала на литургию в храм Христа Спасителя.
Богдан решил остаться и подождать мать. И подрочить на порнушку с геями. (Богдан был смышленый парень и знал единственный способ предохранения от беременности в православной семье - стать геем. Быть геем конечно тоже грешно, но это всяко лучше чем аборт).
Он закрылся в туалете и достал из под полы глянцевый журнал, на обложке которого непристойно сжимали друг дружку два горячих гачи боя. Начал расстегивать штаны, но молнию заело. Пока он пытался с ней справится журнал выпал из рук, Богдан нагнулся, чтобы поднять с пола горячих мальчиков, и окаменел - чтиво распахнуло свои бесстыжие страницы на мужских задницах в кожаных трусах, а чуть за ним, в тени лежал тест на беременность, враждебно ощетинившись двумя полосками, и уменьшая долю Богданова наследства с 1/9, до 1/10 (что в переводе на квадратные метры примерно равнялось площади этого самого туалета).
Богдан схватил тест и забежал с ним в комнату к Марго. Она отвернулась от стены и сразу все поняла. По толстому ее безжизненному лицу пробежала судорога отчаянья, а подбородок и больная щитовидка затряслись в беззвучном вое.