Случай был в середине 1980-х. Школа у нас хоть и деревенская, но руку какгрицца на пульсе: политинформация по четвергам, свободу Анджеле Дэвис, израильская военщина, и Першинг, наконец, два. Потом, конечно, perestroika, Горбачёв, но не суть.
И вот однажды, вместо политинформации - окошка в большой мир для детей с кругозором не шире луга для выпаса коров, в кабинет зашёл спавший с лица местный Анискин. Беда, говорит, дети. Будьте, грит, дети, бдительны. Диверсант у нас тут ходит. Наше будущее, надёжа наша – пионеры, стали пропадать. А дело было так...
Из райцентра в нашу деревню к бабке поехал на каникулы мальчик Дима. Мама посадила его на автобус, велела вести себя хорошо, а там уж на остановке бабка встретит. Ехать недолго, часа четыре, но и этого оказалось много для мальчика, выдувшего в ожидании автобуса бутылку ситро. Где-то на середине пути Дима начал ощутимо томиться, но понимал, что пионер не должен останавливать автобус для таких ничтожных в рамках строительства коммунизма дел. Опять же в книжках про пионеров-героев никаких инструкций на такой случай не было. Он стискивал зубы, ноги и руки, зажмуривал глаза и тихонько подвывал. К счастью, на него обратила внимание странноватая соседка, сидевшая у окна. Женщина оторвалась от мешочков с крупой, которую она перебирала, смешивала и снова перебирала прямо на коленях, привстала, отчего смачно чавкнула остро пахнувшая хозяйственным мылом тряпка, лежащая под её ботинками, и закричала водителю: «Стооой!» Решительно взяла Диму за руку, вывела из автобуса и приказала: «Ссы здесь, возле борта, в кусты не ходи. Такое правило!» А сама вернулась в автобус, махнула дяденьке-шофёру рукой и, не успел пионер расстегнуть штанишки, автобус умчался вдаль, оставив Диму посреди леса.
Дима оторопел. С одной стороны, героически удерживать ситро оказалось задачей практически непосильной, с другой, старших надо уважать. Дима выбрал уважение к старшим и зашаркал, согнувшись как старичок, маленькими шажочками в сторону деревни. Автобусы тут ходили крайне редко, один раз Дима попытался бежать рядом с каким-то ржавым, немилосердно взбивающим дорожную пыль пазиком и параллельно делать, как было велено, свои маленькие делишки строго за бортом, но только вымотался, запылился и вдобавок потерял кепку.
Неизвестно, чем бы закончился переход Димы из простого мальчика в сурового обветренного героя, если бы из леса на дорогу не выскочил лось. Прямо за бортом лося Дима избавился от проклятого ситро, а заодно и совершил оглушительный акт дефекации в пушистые от пыли штаны. Запасные штаны, конечно, остались в сумке, которую бабка наверняка сейчас оплакивает на остановке. Надежды войти в деревню и в анналы истории новым пионером-героем полетели прахом. Впереди замаячили годы несмываемого позора и упражнений в унизительных прозвищах. Дима решил уйти в лес и зажить отшельником, пока память о нём в народе окончательно не сотрётся…
Нашли его, конечно, на второй день нашли, но из пионеров на всякий случай исключили, ибо пионер – всем ребятам пример.
А диверсантку видели в соседнем селе, в сельпо заходила. Хватала продавца за пуговицу, тянула через прилавок к себе и кричала прямо в лицо: «Вы думаете, там цезий был?» И тут же шёпотом, внезапно переходящим в крик, сама и отвечала: «Нет, нееееееет. Ёт! Вот что там было. Ёоооот! Я ТАААААААААМ БЫЛААААА! ЁООООТ!» Тут надо заметить, что продавщица Шура женщиной была, как сейчас говорят, корпулентной: верхняя половина её пуговок почти полностью обеспечивала столь популярную нынче социальную дистанцию. Шура от неожиданности отпрыгнула назад и врезалась спиной в красивую жестяную пирамиду из кильки в томате. Следом полетели 3-литровые банки с консервированными огурцами, которые, кажется, никто никогда не покупал, но на шедевр отечественной консервной промышленности - гигантские жёлтые обрубки огурцов-переростков, томящиеся под сияющими жестяными крышками, - местные женщины поглядывали с завистью и смущением. Внезапный натюрморт украсили кровавые брызги краснодарского томатного соуса, россыпи серых макарон и слёзы самой Шуры. А тётка выбежала из магазина и больше её никто никогда не видел. Правда, запах хозяйственного мыла ещё месяц висел в воздухе напоминанием о страшных событиях той осени.